Фата-моргана любви с оркестром - Эрнан Ривера Летельер

Несмотря на акустические недостатки зала, Бельо Сандалио с предпоследнего ряда понял по первым аккордам, что за инструментом, будь то мужчина или женщина, — истинный музыкант. Не просто «кинолабух», как обыкновенно презрительно обозначали представителей этой специальности. Виноваты в таком пренебрежении, разумеется, были и некоторые таперы, бесталанные халтурщики, повторявшие одни и те же заезженные до отвращения мелодии из фильма в фильм. Все трагические эпизоды шли у них под одну плаксивую трель, все любовные сцены — под один романтический вальс, все обязательные бешеные погони верхом за индейцами — под один неизменный галопирующий ритм. В итоге музыкальное сопровождение становилось монотонным и набивало оскомину. Может, поэтому в последнее время кое-где на приисках владельцы синематографов стали приглашать вместо тапера целый небольшой оркестр. Афиши крупных премьер гласили, что «прекрасные музыкальные произведения» к такой-то картине будет исполнять чуть ли не симфонический оркестр, набранный из виртуозов с консерваторским образованием. Но хотя эти спонтанные ансамбли честно старались повысить уровень сопровождения фрагментами опер, камерной музыкой и жемчужинами классического репертуара, чаще всего их игра совсем не вязалась с действием и картинкой на экране. Путаными аранжировками они часто добивались поистине грандиозного несоответствия между музыкой и эпизодом картины. Случалось, например, — он сам не раз видел, — что, когда негодяй готовился вот-вот сбросить в пропасть онемевшую от ужаса героиню, первая скрипка выводила сентиментальную трогательную мелодию. А то вдруг романтическая элегия начиналась в разгар обрушения горящего дома. Или леденящий душу хор ангелов из «Фауста» мог грянуть во всем своем возвышенном великолепии, когда бандиты на экране взрывали сейф.

Но Бельо Сандалио знавал и многих таперов, бывших мастерами своего дела, — как тот, кто сейчас так точно и чутко обыгрывал каждый эпизод картины. Чаще всего они играли в захудалых поселковых синематографах и были такими же нищими горемыками, как тот черноусый человечек в котелке и с тросточкой, чьи возмутительные ужимки на экране они оживляли своей игрой. Подлинные мученики клавиатуры, они сидели внизу у самого занавеса, предательски близкого, чтобы рассмотреть происходящее, и вынуждены были проявлять чудеса интуиции, если не ясновидения, — и все ради точного музыкального соответствия призрачным немым картинам. Их мудрые пальцы умели подобрать подходящую мелодию для любого эпизода. К примеру, они отчетливо понимали, что лирический фрагмент для любовной сцены между кабальеро и юной девой среди идиллического соснового леса ни в коем случае не сочетается с пошлым свиданием, происходящим в гостиничном номере. Тут все зависело от музыкальной культуры исполнителя. Тот, кто играет сейчас, — убежденно сказал себе Бельо Сандалио, — безусловно, положит романтическую сцену в сосновом лесу на «Любовные грезы» Листа. Это не подлежит ни малейшему сомнению — будь то мужчина или женщина. Хотя, судя по тому, как тапер касался клавиш, он уже готов был поставить трубу, что женщина.

Сеанс закончился, и, убедившись в своей правоте, он был приятно удивлен. Дама оказалась необычайно хороша собой, что для пианисток, он знал по собственному опыту, — редкость. Фильм ему не слишком понравился (сюжет о юной модистке, которая, будучи обманутой сыном хозяина фабрики, становится матерью-одиночкой, и сестре соблазнителя, вначале насмехавшейся над бедняжкой, но попавшейся на крючок такого же негодяя, как ее брат, и в результате тоже ставшей матерью незаконнорожденного), но, несмотря на это и на епитимийную жесткость скамеек, Бельо Сандалио был покорен музыкой. Аккомпанемент был продуманный, и выбранные фрагменты превосходно гармонировали с каждой из семи частей ленты. Тревожные эпизоды сопровождались отличным набором тремоло и хроматических гамм, а похоронные и свадебные марши, равно как и сонаты, звучали к месту и игрались с безупречным мастерством и подлинным чувством.

Пока зрители разбредались из лабаза, Бельо Сандалио продолжал сидеть на месте. Ему было любопытно взглянуть на даму за фортепиано вблизи. За спинами людей он видел, как она, повернувшись спиной, надевает изящную легкую шляпку. Когда лампы зажглись, и за инструментом обнаружилась высокая стройная женщина, он, еще не видя лица, догадался, что перед ним — красавица: она излучала мягкий свет, далеко вперед посылавший сигнал о ее красоте. Бельо Сандалио посчастливилось знавать в своей богемной жизни не одну такую обладательницу сияющего ореола, окутывавшего тело словно бы второй кожей: это были, несомненно, роковые женщины.

Народ разошелся, и тут трубач понял, что дамы за фортепиано уже нет. Он быстро вышел на улицу, но и на улице ее нигде не было, что ввергло его в разочарование. Однако, когда час спустя он после короткого заплыва по барам Длинной улицы явился в Радикальный клуб, первым делом его взгляду — он совершенно ясно понял, что это она, — предстала пианистка из Рабочего театра.

Невообразимо изящная, склонившаяся над письменным столом «Дама за Фортепиано», как он окрестил ее, оказалась ответственной по зачислению музыкантов в новый оркестр и — глаза его не подвели — сущей красавицей. Пока она записывала имена десятка виртуозов, съехавшихся из разных селитряных поселков по всему кантону, он мог беззастенчиво пялиться на нее в упоении и через некоторое время признался себе, что неизвестно почему заинтригован. Вдруг она показалась ему смутно знакомой. Где-то он уже видел эту женщину, совершенно точно. То есть еще до синематографа, разумеется.

Бельо Сандалио явился в клуб одним из последних. Трое претендентов, тромбон и два корнета, уже должным образом записанные, разложили инструменты на блестящем паркете и поджидали в уголке, болтая и силясь сойти за этаких невозмутимых типов перед теми, кто еще ожидал своей очереди у письменного стола. Первым представившийся тромбон, которого никто не просил — сеньорита должна была всего лишь записать их, — быстренько сыграл пару нот в доказательство своих музыкальных талантов. Корнеты — оба были родом из Чакабуко, приходились кумовьями друг другу и старыми приятелями тромбону, с которым успели выступить не в одном городском саду, — последовали его примеру потехи ради.

Теперь же над «сеньоритой переписчицей», как он к ней первым делом обратился, с барабаном на боку и палочками в руке навис ветеран войны 79 года. Отрапортовавшись, старик не отошел от стола, будто бы выжидая. Дама за Фортепиано, кажется, догадалась о его намерениях. Ну, конечно же, другие ведь показали свои умения. Учтиво, почти ласково она попросила его выбить дробь. Ветеран оживленно отдал честь, уместил барабан на штанине, поправил фляжку под лапсердаком, чтобы не мешала играть, вытянулся по стойке «смирно» в профиль к барышне, глянул на нее, словно прося разрешения, и издал дробь, сотрясшую зал до основания. И тут же под маршевый ритм прошелся строевым шагом, ни дать ни взять — на параде, чем вызвал бурный восторг среди присутствующих. Барышня одарила его полным нежности взглядом.

Сеньорита Голондрина дель Росарио вовсе не обязана была выполнять эту работу. Комитет по Приему Президента назначил маэстро Хакалито — педагога по классу фортепиано и старинных танцев — устроить прослушивание. Однако маэстро, являвшийся к тому же и дирижером нового оркестра, к несчастью, занедужил. Когда к ней обратились, сеньорита решила, что задание обещает быть забавным.

После барабана наступила очередь горна. Горнист Тирсо Агилар, 38 лет от роду, приехал с прииска Анита. До сих пор, признался он, ему не приходилось играть в оркестрах. Это был белокурый малый с прямым пробором и дружелюбно-простодушным выражением на лице, сильно попахивающий камфарой. Он сыграл несколько тактов мазурки, и вышло неплохо, без излишней цветистости и чуждого музыке позерства. Сеньорита Голондрина дель Росарио была очарована.

Затем шел единственный в зале турецкий барабан. Сеньорита Голондрина дель Росарио поздоровалась с ним, как со старым знакомым. У этого худощавого серолицего человека с расхлябанной походкой недоставало всей левой кисти, а на правой осталось только два пальца, большой и указательный, каковыми он и держал колотушку барабана. Сеньорита записала его в тетрадку, почти ни о чем не спросив. После чего немолодой уже, пятидесятилетний, пожалуй, барабанщик к всеобщему удовольствию принялся исполнять религиозный танец, степенно выбивая ритм.

Пока барабанщик приплясывал, низкорослый тарелочник, который стоял прямо перед Бельо Сандалио, ни на секунду не умолкая и не переставая выписывать пируэты бронзовыми тарелками, обернулся и сообщил, что танцора зовут Канталисио дель Кармен и что в поселке он человек известный, потому что играет и танцует в конгрегации Святой Девы Тиранской. «Это никто иной, как знаменитый Бес с Барабаном», — сказал он.