Проект Садовник. НАЧАЛО - МУЛ

удивление тёплым, и температура сейчас была почти комфортной. Черный небосвод был усыпан яркими звёздами, которые висели так низко, что их хотелось взять их руками и, на счастье, положить несколько штук в карман. Расположенная между ними половинка луны, сияющая в ночном небе, с видимыми невооруженным глазом кратерами, давала столько света, что при желании можно было, не напрягаясь, читать газету. Такую красоту, убитую световым безумством современной рекламы, в городе уже не встретишь, и я откровенно наслаждался всем этим видом.

Хата, в которой жил мой друг, находилась на этой же улице, почти в центре, рядом с управой, а так как село было не большое, дошёл я быстро. Веселье уже было в самом разгаре. Несколько девчонок и ребят, нашего со Стёпкой возраста, сидели рядком на завалинке, тесно прижавшись плечом к плечу и лузгали семечки, а мой друг, стоя перед ними, рассказывал, в лицах, о сегодняшней рыбалке, где мы повстречались с героическими партизанами, всё, что можно, приукрашая и привирая. После того, как я подошёл, мелкий бомонд дружно подвинулся, освобождая немного места, и насыпал мне в руку семечек, тем самым принимая в свою тесную тёплую компанию.

Увидев меня в ряду слушателей, Стёпка обрадовался и воодушевился, появлением ценного свидетеля его подвигов. Он стал сочинять ещё с большим размахом, требуя от меня подтверждения своего правдивого рассказа, что я и делал с удовольствием, кивая головой в спорных местах повествования. От меня не убудет, а другу Михи приятно. После Степкиного рассказа пошёл общий разговор о сельских новостях. Выяснилось, что партизанская группа осталась переночевать в селе. Разговор был прерван ржанием, и мы всей гурьбой побежали к управе, чтобы посмотреть, как умная лошадь Зорька, сама привезла вусмерть пьяных полицейских из города. Зорьку мы распрягли и отвели на конюшню, а тяжеленных фашистских прихвостней, вместе с недопитой бутылью самогона, оставили трезветь в телеге, не сообщив об этом некому из взрослых. Ночью будет холодно: простынут, заболеют, так им окаянным и надо. Посидев ещё не много, разошлись по домам: сначала девчонки, а потом и мы с ребятами.

Когда я зашёл в единственную комнату хаты, ходики показывали десять минут одиннадцатого. Тетя что-то шила, сидя на лавке рядом с лампой, а на столе меня дожидалась кружка молока с краюхой хлеба, домашней выпечки. Сняв верхнюю одежду, я не слова не говоря пошёл умываться, чем опять привел тётю Оксану почти в шоковое состояние своим ненормальным поведением, и если она хотела мне высказать за моё позднее возращение, то, наверное, передумала и промолчала. Потом был невероятно вкусный ужин.

Такое чудесное сельское молоко и домашний хлеб, я городской житель попробовал только однажды, в далеком прошлом детстве, когда в первый и единственный, раз меня взяли с собой родственники за грибами на машине в дальний лес. Наш москвич, в котором мы ехали, остановился в небольшой деревне, к которой не было подведено даже электричество, что для меня, городского жителя, было удивительно и непонятно. На сигнал клаксона, из дверей деревянной избы, вышла молодая женщина, а между её ног на улицу выскочил рыжий котёнок, который задрав коротенький хвостик со всех ног, как бы показывая дорогу, устремился к ближайшему колодцу. Женщина узнав, что нам надо, вернулась в избу за хлебом и двумя трехлитровыми пустыми стеклянными баллонами. Всё это время, котёнок сидел у цели своего побега и призывно мяукал, что вызывало у меня недоумение. Отдав нам два каравая она, наконец, подошла с банками к колодцу, и, покрутив ручку, наматывая цепь на барабан, подняла большое ведро, полное свежего ледяного молока, чем привела мелкого рыжего гурмана в неописуемый восторг. Наполнив взятые баллоны, и налив немного в баночку из под рыбных консервов, стаявшую здесь же для котёнка, она опустила ведро обратно в колодец и отдала нам молоко. За всю эту вкуснятину мы заплатили тогда, как сейчас помню, пять рублей. Больше такого молока и такого хлеба в прошлой долгой жизни мне, к сожалению, попробовать не удалось, и вот здесь ко мне вернулся непередаваемый вкус из моего прошлого детства.

Поблагодарив тётю за вкусный ужин и пожелав ей спокойной ночи, чем опять её удивил, я разделся и забрался на своё спальное место на тёплой печке. Тётя спала на никелированной кровати, стоящей в закутке между печкой и стенкой за занавеской. После длинного, насыщенного дня, тело Михи, и я вместе с ним, наслаждалось долгожданным теплом и покоем, а у меня в мозгах крутились события сегодняшнего дня. Мне казалось, что я упускаю что важное, и что приближается большая беда. Уже тётя Оксана потушила лампу и легла на кровать. Кромешную тьму в комнате разгонял только свет лампадки перед иконой, а я всё крутился с боку на бок, одолеваемый тяжёлыми мыслями.

Незаметно уснул только под самое утро, а тётя Оксана, видно зная, что я проворочался всю ночь, не стала меня будить, и поэтому слез с печки и оделся, только тогда, когда часы ходики показывали половину второго дня. Тётя, переделав всю работу на улице и накормив скотину, растапливала печку, ворочая кочергой берёзовые поленья. Со двора раздался приближающийся лай собак и треск мотоциклов. В село, судя по всему, входили немцы. И тут мой взгляд упал на незамеченный вчера самодельный календарь, висевший рядом с оконцем, на котором была обозначена сегодняшняя дата: двадцать второго марта тысяча девятьсот сорок третьего года. Это был последний фрагмент разрозненных знаний, который был мне нужен, чтобы мой мозг самостоятельно определил, где я нахожусь.

— Как называется наше село? — только и смог просипеть я вмиг пересохшим горлом, мгновенно покрываясь с головы до ног липким холодным потом, хотя в хате было довольно прохладно.

Удивившись очередному моему заскоку, тётя Оксана всё же ответила с сарказмом: — Если ты запамятовал, то знай и гордись, Миха, что наше родное село уже почти двести лет носит название Хатынь.

Крик застыл в моем стянутым спазмом горле, ноги подкосились, и я как куль свалился на пол. Тело Михи отказывалось мне повиноваться, и я нечего не мог предпринять. В этот момент дверь в комнату распахнулась, и в неё вошли двое: добродушный немец в полевой форме, в очках, каске, с автоматом наперевес и полицай. Полицейский, в отличие от немца был одет в чёрную форму с пилоткой на голове. За спиной у него висел карабин.

— Выходите во двор — сказал с улыбкой