СИНИЕ ЛЕБЕДИ - Светлана Гресь

беззаботное, юность безоблачная. Сколько раз долгими, бессонными ночами мечтала о своей свадьбе, о своей первой встречи с любимым. Не было у нее ни первого свидания, ни первого трепетного поцелуя. В деревне привыкли, что старшая сестра всех парней за собой водила. Они были очарованы красотой и обаянием Тулы, а Милу никто и не замечал. Растет себе девчурка, ну и пусть растет. Правда, она и не страдала от этого. У нее дел было невпроворот. Доброе сердечко всегда и повсюду находило обиженных и оскорбленных. Она им помогала, как могла. То ли это были брошенные кем-то домашние животные, то ли зверюшка, лесная, раненая недобрыми людьми, то ли старый человек, которому не под силу было самому с домашним хозяйством управляться.

Низко-низко склонилась ива,

Покорное дитятко Мила.

Отцу, матери в ноженьки поклонилась,

Дробными слезоньками умылась.

Ой, мама, мама, не отдавайте

Дочь свою замуж в неволюшку.

Она увидела Тимора на свадьбе у Норы. Он сразу приглянулся ей, но был так увлечен Тулой, что даже и не заметил ее выразительных, восхищенных взглядов. Она, как и все деревенские жители, решила, что он прислуживает князю, поэтому надеялась, что Тула, как опытная охотница, будет стрелять в сердце Антона. Хорошо знала свою сестру, знала, что ей мало было власти над местными парнями, ей очень хотелось стать великой княгиней. Но, увы, ошиблась. Сестра сама увлеклась и смогла быстро и бесповоротно влюбить в себя Тимора, не догадываясь, что именно он и есть великий князь. Тула очаровала его своим неуемным весельем, напором своей зажигательной страсти. Ничем таким Мила сроду не владела. Куда уже ей тягаться с сестрою. Ее скромность, учтивость, щедрость души, вряд ли смогут завоевать сердце мужчины, избалованного вниманием девичьим.

Она любит, так горько и так безответно, и замуж выходит без малейшей надежды на счастье. А Тула? Вон стоит скромно в уголочке, смотрит на сестру тоскливыми, виноватыми глазами. И у нее жизнь разрушена. Она любит сильно, страстно и уже безнадежно. До свадьбы еще надеялась на чудо, надеялась, что простит князь ее, окаянную, поверит, что хотела только счастья для их любви, обеспеченного, надежного будущего для их детей. Поверит и простит. Князь неумолим.

Все трое обречены на безрадостное будущее. Тула кивнула Миле и вышла, взглянув напоследок еще раз на сестру, на ее свадебный наряд.

– Ну что, красавица, пора и к гостям выходить, в церковь идти. Жених заждался, небось.

– Бабушка, робею, – всхлипнула девушка, жалобно взглянув на старушку. – У меня ноги окаменели, не могу с места сдвинуться.

– Ничего, милая, все будет хорошо, поверь мне, старухе знающей. Вот выпей-ка, чаю на дорожку глоточек.

Кормилица подала серебряный фужер с напитком, и чуть-чуть брызнула на нее ароматной жидкостью.

Мила не хотела пить, но у бабушки был такой решительный вид, что поневоле подчинилась.

– Немного погоди, и пойдем, – махнула рукой терпеливо поджидавшим девушкам.

С песнями свадебными вывели подружки невесту из покоев. Повели по коридору к широкой, убранной изумрудной зеленью, крупными, заморскими цветами, мраморной лестнице. Мила почувствовала, как по всему телу разлилась блаженная легкость. Решительность и бесшабашное веселье всецело овладели ею.

* * *

Тимор стоял у разлапистого дерева, что комфортно устроилось в крупной деревянной кадке возле окна, терпеливо поджидая невесту. Рядом молча сопел Антон. Ему жалко было девушку, и он несколько раз уговаривал князя не портить судьбы Миле, но Тимор был непоколебим. Не хотел нарушать данное им слово, хотя в глубине души осознавал, что делает несчастной не только свою будущую жену, но и себя, в конце концов. Все же стоял на своем, был упрям и настырен.

За спиной тихо перешептывались придворные дамы.

– Не везет нашему князю. Сам хорош да пригож, хоть водицы с лица испей, а жена убогая какая-то, ни рыба ни мясо. За все время, что была во дворце, ни разу глаз не подняла ни на кого. Все молчком да бочком, как тень бродила неприкаянная. Никто толком и лица ее не разглядел. Какая уж там княгиня! Где настоящая княжеская походка, грация, ум, обаяние?

Тимор вспомнил девичьи излияния у реки. Досадливо поморщился, все-таки напрасно сгубит ей жизнь. Может, и была бы еще счастлива эта до глупости наивная девочка. Ему не нужна, чего греха таить, ни ее невинность, ни ее обожание. Мямля какая-то. Разве о такой жене думалось-гадалось. Вспомнил Тулу и заскрипел зубами от обиды жгучей.

Легка на помин, а вот и она спускается по широкой лестнице, смотрит на него, не отводя своих, все-таки прекрасных, колдовских глаз, и поет. Проникновенно, только ему и только для него. Гости притихли в недоумении.

При дороге дуб зеленый

Смотрит уныло.

Здесь с любимым мы встречались.

Я его любила.

Мил уехал, не простился,

Помню, что было.

Я ждала его, томилась.

Я его любила.

Ах, если б он мне изменил,

Я б его простила.

И не помнила б обиды,

Я его любила.

Подошла к нему, глянула в самую душу своими зелеными, как омут глазами и ушла. Навсегда. Больше он никогда с ней не встретится, но это потом, а сейчас почему-то защемило сердце.

Может напрасно все, может надо бы простить, только нет уже той любовной восторженности, нет уже того полета. Перегорела душа. Пусто в сердце. Один пепел остался.

Запели девицы-красавицы, стоящие по обе стороны парадной лестницы.

Пестрая, нарядная толпа дружно повернулась на встречу.

Наша княгиня чуть свет вставала

Свои очи ясные росою раннею умывала.

Ой, кони резвые, вороные, слышите ли вы силу?

Свезете ли княгиню

Да на ту гору крутую, да в ту горницу высокую,

Где уже мед-пиво пьют,

Где молодую княгиню давно ждут.

Мила горделиво ступала своими маленькими ножками в белых атласных туфельках по красной шерстяной дорожке, изящно подняв украшенную блестящей диадемой головку. Глаза ее большие, ясные сверкали, брильянтами. Самоцветы густо украшали свадебное платье невесты. Рубиновые уста приоткрылись в очаровательной улыбке, открыв жемчуг зубок. Щеки горели ровным, алым пламенем. Движения уверенные, легкие. Она будто всю жизнь ходила в роскошных платьях. Шла игриво, по-кошачьи, ступая мягко, грациозно, чуть приподняв край длинного наряда маленькой изящной ручкой. Длинная белая фата воздушным шлейфом, широкой мягкой волной струилась следом по ступенькам. У Тимора от удивления распахнулись глаза. Он почувствовал, как и гости застыли в изумлении и в восхищении.

Невеста была чудо как хороша, столько в ней было грации, обаяния, милого девичьего задора, что даже оцепенел от нахлынувшего восторга. Решительно двинулся навстречу, взял за руку и повел по дорожке,