Заходер и все-все-все… - Заходер Галина Сергеевна

И вдруг, вслед за трагическими строчками, совершенно неожиданные:

Как задумал Жук жениться — Бабочек много, да нет подходящей! Да! Да!! Да!!!

…Конечно, я согласна. Как только Боря позвонит — так ему и скажу.

Почему не звонит? Надо было сразу сказать, тогда.

Наконец звонок. Слышно, как обычно из Переделкина, плохо. Голос Бори мне не нравится. Говорит коротко: «Прошу тебя, приезжай».

Помнится, это выходной день. Через несколько часов я у него в просторной комнате коттеджа, стоящего особняком возле бокового входа в парк. Раскрыта дверь на террасу. На письменном столе машинка, рядом — раскрытая тетрадь, в беспорядке исписанные листы. Полная пепельница окурков. Начатая бутылка коньяка.

Боря подходит, не обнимает, целует руку.

— Сядь, пожалуйста.

Не помню слова. Смысл не забуду никогда.

— Прости. Я виноват, не могу оставить ее, она для меня словно ребенок.

Ужас сковывает сердце. С трудом удерживаю готовые политься слезы. Опускаю глаза, чтобы не видеть его, чтобы он не видел моих глаз. Говорю единственную фразу:

— Отвези меня домой, я сама не смогу доехать.

Мы выходим в парк, идем к машине. Боря молча заводит ее. Я сажусь на переднее сиденье рядом с ним. Молчим. В пути он включает приемник, но тут же выключает. До сих пор помню слова песни, успевшие прозвучать: «У вас и у нас сегодня новоселье». Как странно устроена память.

Боря снимает руку с руля, кладет на мою, слегка ее сжимает. Снова возвращает на руль.

Где-то на подъезде к моему дому говорит:

— Не горюй, все будет хорошо.

Уехал.

С трудом взбираюсь на свой четвертый этаж, войдя в комнату, не раздеваясь, падаю на кровать и начинаю с удовольствием умирать, так мне кажется. Именно умирать, страдая. И чем быстрее, тем лучше. Кажется, получается. Еще немного — и я умру.

Отвлек звонок. Боря сообщает, что доехал. Спрашивает, как я себя чувствую. Снова успокаивает:

— Не горюй, все будет хорошо.

Ничего хорошего никогда не будет, хотя уже чувствую, что прежнего удовольствия от желания умереть, кажется, не испытываю.

Наутро, однако, пришлось вызвать врача, чтобы оформить больничный лист: я не могла идти на работу в таком полуумершем виде. Получила освобождение на три дня.

Как хорошо лежать и никуда не спешить, не ждать больше звонка. И читать Борины стихи. Например, эти:

Ах, вода ты вода, Ты вода соленая, — Отчего ты, вода, Не всегда Зеленая? Отчего Иногда — Ты такая синяя? То черна ты, вода, То белее инея… Что ж, была я бела — Видно, от волнения… Я и синей была — Дело настроения! Я от гнева черна, От тоски — зеленая, А от слез я, вода, Навсегда соленая!

Да что же это со мной делается? Думаю только о себе — о себе — как мне плохо.

Попал я в беду, В большую беду… Иду — и не знаю, Куда я иду… Ищу — и не знаю, Чего я ищу, Грущу — и не знаю, О чем я грущу. Смеюсь — и не знаю, Над кем я смеюсь, Боюсь и не знаю, Чего я боюсь. Пишу и не знаю, Зачем я пишу, Дышу и не знаю, Зачем я дышу…

Попробуй, представь, как плохо твоему милому. Может быть, во сто крат тяжелее, чем тебе?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390}) Строил дом — и закончена стройка. И не рухнет постройка, Клянусь! Все надежно и прочно и стойко. Я вернусь туда снова, вернусь! Все вернется. Тоска возвратится, Возвратятся покой и уют, — Строят гнезда и певчие птицы, Только в них не живут. Не поют.

Хотел, но не смог улететь из гнезда. Сильный пол ничуть не сильнее нашего слабого. Представила, как сейчас Боря мается, как ему не мил белый свет.

Меня ведь не спросят, Чего я хочу, — А если и спросят — То я промолчу. А что я отвечу — Если отвечу? Отвечу: Не знаю, Чего я хочу!

Мне немного полегчало: словно, взяв на себя часть его боли, поделилась с ним своей.

Стала вспоминать разные истории, чтобы забыться.

Вспомнилось, как я устроила Боре сюрприз…

Неожиданность

…Кто-то принес для продажи «в отдел прочности» нашей закрытой фирмы французское платье, очень красивое: темно-синее джерси, все на подкладке из тончайшего шелка. На талии широкий пояс из атласа, на спине молния до самого-самого, модный рукав — три четверти, а декольте… Декольте, по тем временам, просто как у французских кинозвезд, у нас на фирме таких еще не носили.

Перемерили все, кто мог, но молнию застегнуть никому не удалось. И когда пришла моя очередь, все ахнули: платье так пришлось впору, что хоть сейчас иди на прием к английской королеве. Одна загвоздка: платье стоило почти столько, сколько я зарабатывала в месяц. Покрутила платье в руках, потрогала ткань, подивилась качеству работы… Даже зачем-то на свет через ткань поглядела — и обнаружила на нем несколько дырочек: то ли моль съела, то ли петли спустились. Хозяйка платья, сообразив, что покупательниц, кроме меня, ей не найти, согласилась сбросить по три рубля за дырку — таким образом, цена на платье упала сразу на 21 рубль. Это меняло дело, а дырки — подумаешь, кто будет меня рассматривать на просвет? Можно и зашить аккуратненько, нам не привыкать чинить и латать одежду.

Нашелся сразу и повод обновить платье — Боря пригласил меня в ресторан. Покрутившись перед зеркалом, увидела, что к такому декольте маленькая голова на тонкой шее с выступающими ключицами не подходит. Надо срочно что-то делать. Декольте уже не изменишь, а голову вполне можно увеличить. Распустила волосы — совсем другое дело. Но в те годы распущенные волосы не носили. Решение созрело: хоть и жалко, чуть не до слез, — надо остричься. Мои вьющиеся волосы, которые до этого были скрыты «Бабеттой», легли красивой волной, и голова достигла нужного размера — как раз для такого декольте.