Давайте все убьем Констанцию - Рэй Брэдбери

Он замолк. Я поднял глаза.

– Что приводит нас к Раттиган, – сказал я.

Клайд Раслер застыл на месте.

– Вы уверили, что уже годы никто сюда не заходил. Но… она поднималась к вам сегодня, верно? Может, посмотреть на эти снимки? Да или нет?

Древний старец осмотрел свои пыльные ладони и, медленно привстав, приблизил губы к латунной трубе-свистульке в стене, из тех приспособлений на подводных лодках, куда дунешь, услышишь писк и отдаешь приказ.

– Лео? Вина! Два доллара на чай!

В отверстии трубы взвизгнул тоненький голосок:

– Вы ведь не пьете!

– Теперь выпью, Лео. И хот-догов!

Латунное отверстие взвизгнуло и примолкло.

Древний старец крякнул и уставился в стену. Миновали долгие, нескончаемые пять минут. Пока мы ждали, я открыл блокнот и списал туда фамилии, нацарапанные на фотографиях. Затем послышался шум: по кухонному лифту поднимались хот-доги и вино. Клайд Раслер выпучил глаза, словно успел забыть про это крохотное устройство. Он бесконечно долго открывал вино пробочником, присланным снизу Лео. Стакан был только один.

– Один, – извинился он. – Сначала вы. Мне не страшно что-нибудь подцепить.

– А у меня ничего такого и нет. – Я выпил и отдал стакан Раслеру. Он тоже выпил и, как я заметил по его осанке, расслабился.

– Что теперь? – произнес он. – Давайте я покажу вам кое-какие отрывки, которые я недавно склеил. Почему? На прошлой неделе кто-то позвонил мне снизу. Этот голос в телефоне. У Гарри Кона[75] жила как-то сиделка, никогда не скажет «да», а исключительно «да-да, Гарри, да!». Сказала, ей нужен Робин Локсли. Робин Гуд. Ищет Робина Локсли. Одна актриса взяла это имя, успеха не имела. Сгинула в замке Херста или в его закулисной кухне. И вот спустя многие годы этот голос спрашивает про Локсли. Как призрак. Я обыскал свои коробки и нашел фильм, который она сняла в двадцать девятом, когда уже набрало силу звуковое кино. Глядите.

Раслер вставил пленку в проектор и включил лампу. На большом экране внизу появилось изображение.

На экране крутилась цирковая бабочка, взмахивая прозрачными крылышками и демонстрируя улыбку, смех, потом она побежала, преследуемая белыми рыцарями и черными злодеями.

– Узнаете?

– Нет.

– Попробуем вот это.

Он запустил пленку. На экране показался задымленный берег с кострами в снегу, русская аристократка томно курила длинные сигареты, мяла в руках платок: кто-то умер или умирал.

– Ну? – с надеждой спросил Клайд Раслер.

– Нет.

– Попробуем еще!

Проектор осветил темноту образами 1923 года: какой-то сорванец лезет на дерево за фруктами, смеется, но видно, как грудь рубашки вздымается двумя бугорками.

– Том Сойерша. Девушка. Кто? Проклятье!

Старик заполнял экран десятками новых образов, начиная с 1925 года по 1952-й, отрывочными и законченными, загадочными и ясными, светлыми и темными, неистовыми и спокойными, красивыми и невзрачными, своенравными и безобидными.

– Так ничего и не узнали? Бог мой, как я ломал себе голову. По какой-такой причине я сохранил эти треклятые кадры. Черт, посмотрите на меня! Сколько, по-вашему, мне лет?

– Девяносто, девяносто пять – около того?

– Десять тысяч. Иисусе. Это меня нашли в корзинке, плывшей по Нилу. Я упал с холма со скрижалями. Я тушил неопалимую купину. «Спустите псов войны», – сказал Марк Антоний, и я спустил их множество. Знакомы ли мне все эти чудеса? Ночами не сплю, стучу себя по голове, чтобы шарики с винтиками встали на место. Бывает, ответ уже вертится на языке, но поворот головы – и треклятые шарики раскатились в стороны. Вы уверены, что не вспоминаете ни отрывков, ни фотографий на стене? Вот ведь загадка!

– Вы перехватили мои слова. Я сюда явился не просто так, а по следам. Может, за тем человеком, что звонил вам снизу.

– Каким человеком?

– Констанцией Раттиган.

Я подождал, пока у него перед глазами рассеется туман.

– Какое она имеет к этому отношение? – удивленно спросил Раслер.

– Может, это известно ей. Когда я ее в последний раз видел, она стояла в отпечатках собственных ног.

– Думаете, она может знать, чьи это лица, что значат эти фамилии? Погодите. За дверью… Наверняка это было сегодня. Не может быть, чтобы вчера. Сегодня она сказала: «Отдай их!»

– Что отдать?

– Черт, да много ли здесь такого, что может кому-то понадобиться?

Я взглянул на фотографии на стенах. Клайд Раслер проследил мой взгляд.

– На кой они кому-то сдались? – пожал плечами Раслер. – Не стоят ни гроша. Даже я сам не знаю, какого черта я их здесь развесил. Чьи-то жены или прежние подружки?

– Сколько у вас экземпляров каждой?

– Не хватит пальцев, чтобы сосчитать.

– Ясно одно, Констанция хотела, чтобы вы их отдали. Она ревновала?

– Констанция? Бывают хулиганы на дорогах, она была постельной хулиганкой. Желала сгрести всех моих красоток и растоптать их, порвать, сжечь. Давайте. Приканчивайте вино. У меня дела.

– Какие, например?

Но он снова заправлял пленки в проектор, зачарованный тысячью и одной ночью из прошлого.

Я прошел вдоль стены, поспешно списывая в блокнот все имена, потом попросил:

– Если Констанция вновь придет, дадите мне знать?

– За снимками? Я ее сброшу с лестницы.

– Так же выразился еще один человек. Только скинуть хотел в преисподнюю, а не на второй ярус балкона. Почему вы хотите ее сбросить?

– Должна быть причина, так? Не помню! Как вы сказали, зачем вас сюда принесло? И как вы меня назвали?

– Клайд Раслер.

– Ах, да. Он. Мне как раз пришло в голову. Известно ли вам, что я отец Констанции?

– Что?!

– Отец Констанции. Думал, я вам уже говорил. Теперь можете идти. Спокойной ночи.

Я вышел, оставив за закрытой дверью неизвестно кого и фотографии на стенах – неизвестно чьи.

Глава 24

Спустившись, я прошел в начало зала и посмотрел вниз. Потом шагнул в оркестровую яму, достиг задней стены и заглянул за дверь, в длинный вестибюль, с ночной тьмой в конце перспективы и еще более глухой тьмой там, где были заброшенные гардеробные.

Мне захотелось выкликнуть имя.

Но что, если она откликнется?

Далеко, в конце черного коридора, мне почудилось гудение невидимого моря или реки, протекавшей где-то в темноте.

Я выставил вперед ногу, но тут же ее убрал.

Снова услышал, как темный океан бьется в бесконечный берег.

Потом повернулся и двинулся назад сквозь великую тьму, из оркестровой ямы в проход между рядами без единого зрителя, торопясь к желанному выходу, за которым ждало манящее вечернее небо.

Я поднес невероятно крохотные туфельки Раттиган к ее отпечаткам и опустил их строго в след.

И тут я почувствовал на плече руку моего ангела-хранителя.

– Вернулся из царства мертвых, – проговорил Крамли.

– Можешь это повторить, – сказал я, уперев взгляд в широкую красную дверь Китайского театра Граумана, где плавали в темноте все эти киношные создания. – Она там, – пробормотал я. – Хотел бы я знать, как ее оттуда извлечь.

– Динамит, привязанный к пачке купюр, сгодился бы.

– Крамли!

– Прости. Я забыл, что мы говорим о Флоренс Найтингейл[76].

Я отступил. Крамли стал разглядывать крохотные туфельки Раттиган в следах, оставленных давным-давно.

– Не совсем похоже на рубиновые туфельки[77], – заметил он.

Глава 25

Мы ехали по городу, было тепло и тихо. Я попытался описать огромное черное море у Граумана.

– В кинотеатре есть большой подвал с гардеробными, может, там хранятся какие-то вещи с двадцать пятого, тридцатого года. Я чувствую, она, вероятно, там.

– Побереги слова, – отозвался Крамли.

– Кому-нибудь нужно спуститься и проверить.

– Боишься пойти один?

– Не то чтобы.

– Это значит, боишься будь здоров! Заткнись и не мешай вести машину.

Скоро мы добрались до жилища Крамли. Он приложил мне ко лбу холодное пиво.

– Держи, пока не почувствуешь, что мозги прояснились.

Я послушался. Крамли включил телевизор и стал перебирать каналы.

– Не знаю, что хуже, – сказал он, – твоя болтовня или местные телевизионные новости.

«Отец Шеймас Раттиган», – сказал телевизор.

– Слушай! – крикнул я.

Крамли переключил канал обратно.

«…Собор Святой Вибианы».

Статический разряд, «снег».

Крамли стукнул проклятый ящик кулаком.

«…Естественным причинам. Ему сулили должность кардинала…»

Снова пурга. И телевизор дал дуба.

– Я собирался вызвать мастера, – сказал Крамли.

Мы оба уставились на телефон, призывая его зазвонить.

Оба мы подпрыгнули.

Потому что он зазвонил!

Глава 26

Звонила женщина, ассистентка отца Раттигана, в третий уже раз, говорила невнятно, отчаянно просила помочь.

Я предложил малость, которая была в моих силах: приехать.

– Только быстрее, а то я тоже умру, – плакала она.

Когда мы с Крамли приехали, Бетти Келли ждала нас у фасада Святой Вибианы. Она не сразу нас заметила, машинально махнула рукой и опустила взгляд. Мы подошли. Я представил Крамли.