Давайте все убьем Констанцию - Рэй Брэдбери

Крамли переключил канал обратно.

«…Собор Святой Вибианы».

Статический разряд, «снег».

Крамли стукнул проклятый ящик кулаком.

«…Естественным причинам. Ему сулили должность кардинала…»

Снова пурга. И телевизор дал дуба.

– Я собирался вызвать мастера, – сказал Крамли.

Мы оба уставились на телефон, призывая его зазвонить.

Оба мы подпрыгнули.

Потому что он зазвонил!

Глава 26

Звонила женщина, ассистентка отца Раттигана, в третий уже раз, говорила невнятно, отчаянно просила помочь.

Я предложил малость, которая была в моих силах: приехать.

– Только быстрее, а то я тоже умру, – плакала она.

Когда мы с Крамли приехали, Бетти Келли ждала нас у фасада Святой Вибианы. Она не сразу нас заметила, машинально махнула рукой и опустила взгляд. Мы подошли. Я представил Крамли.

– Мне жаль, – сказал я. Она подняла голову.

– Так значит, вы тот самый человек, который говорил с отцом Раттиганом! О господи, пойдемте внутрь.

Большие двери были закрыты на ночь. Мы вошли через боковую. Внутри Бетти Келли пошатнулась и чуть не упала. Я подхватил ее и отвел к скамье; она села, переводя дыхание.

– Мы спешили изо всех сил, – проговорил я.

– Вы были с ним знакомы? – Она тяжело дышала. – Все так запутано. У вас были общие знакомые, друзья?

– Родственница, – пояснил Крамли. – Под той же фамилией.

– Раттиган! Она его убила. Погодите! – Она схватила меня за рукав.

Потому что я поднялся на ноги.

– Сядьте, – выдавила она из себя. – Я не убийство имела в виду. Но она его убила.

Похолодев, я снова опустился на скамью. Крамли отступил. Она сжала мой локоть и понизила голос.

– Она бывала здесь, иногда по три раза на дню, в исповедальне, шептала, потом бесновалась. Когда она уходила, бедный отец Раттиган выглядел совсем измотанным (но она норовила не уйти первой, а остаться, пока он не вывалится, чуть живой), есть не мог, хватался за спиртное. Она бушевала в одиночестве. Позднее я заходила проверить: в исповедальне бывало пусто. Но в воздухе стоял запах, как после удара молнии. Она все кричала одно и то же.

– Что?

– «Я их убиваю, убиваю! – орала. – И буду убивать, пока всех не перебью. Помоги мне их убить, благослови их души! Тогда я убью остальных. Всех! Долой их, прочь из моей жизни! Тогда, отче, – вопила она, – я избавлюсь, очищу себя! Но помоги мне их похоронить, так чтобы они не вернулись! Помоги!»

«Прочь! Убирайся! – кричал отец Раттиган. – Боже, чего ты от меня требуешь?»

«Помоги мне от них избавиться, помолись, чтобы они не возвращались, лежали в могиле! Скажи да».

«Вон!» – крикнул отец, и у нее изо рта полились ругательства.

– Какие?

– Она сказала: «Тогда будь ты проклят, проклят, провались ты в ад!» Орала так громко, что народ побежал из церкви. Я слышала ее плач. Отец Раттиган, наверное, был потрясен до глубины души. Потом в темноте прозвучали частые шаги. Я ждала, что отец Раттиган заговорит, что-нибудь скажет. Потом осмелилась открыть дверь. Он был там. И молчал, потому что… потому что умер.

По щекам секретарши полились слезы.

– Несчастный, – проговорила она. – Его сердце остановилось от этих ужасных слов – мое тоже чуть не остановилось. Мы должны найти эту жуткую женщину. Заставить ее взять свои слова обратно, чтобы он мог жить. Господи, что я говорю? Он лежал простертый, словно она выпустила из него кровь. Вы ее знаете? Расскажите ей, что она натворила. Ну вот, все сказано. Я сбросила с души камень, а вы думайте, куда пойти, как себя очистить. Это теперь не мое, а ваше дело, уж простите.

Я опустил глаза на свой костюм, словно ожидая увидеть на нем следы помоев.

Крамли пошел к исповедальне, открыл обе дверцы и всмотрелся во тьму. Присоединившись к нему, я втянул носом воздух.

– Чувствуете запах? – спросила Бетти Келли. – Все им пропитано. Я сказала кардиналу, чтобы снес исповедальню и сжег.

Я еще раз принюхался. Запах отдавал углем и огнями святого Эльма.

Крамли закрыл дверцы.

– Это не поможет, – сказала Бетти Келли. – Она все еще там. И он тоже, бедняга, смертельно усталый и мертвый. Два гроба, рядышком. Помоги нам Господь. Я вас совсем вымотала. Вид у вас как у бедного отца Раттигана.

– Не говорите так, – попросил я слабым голосом.

– Не буду.

На неверных ногах, опираясь на руку Крамли, я поплелся к выходу.

Глава 27

Я не мог ни спать, ни бодрствовать, не мог писать, не мог думать. Наконец, запутавшись и дойдя до ручки, я снова позвонил в собор Святой Вибианы.

Бетти Келли откликнулась страдальческим голосом, словно под пыткой.

– Я не могу говорить!

– Одну секунду! – взмолился я. – Вы помните все, что она кричала в исповедальне? Не было ли чего-то важного, существенного, особого?

– Боже. Слова, слова, слова. Но погодите. Она все время повторяла – ты должен простить нас всех! Всех нас без исключения! Но в исповедальне никого, кроме нее, не было. Всех нас, сказала она. Вы слушаете?

– Слушаю, – откликнулся я наконец.

– Вам еще что-нибудь нужно?

– Пока нет.

Я повесил трубку.

– Всех нас, – прошептал я. – Простить всех нас!

Я позвонил Крамли.

– Ничего не говори. – Он высказал свои догадки: – Не спится? Хочешь встретиться через час у Раттиган? Собираешься обыскать дом?

– Просто дружественный досмотр.

– Досмотр! Что это, догадки или наитие?

– Чистое умозрение.

– Махнись им вслепую на мешок дерьма! – Крамли повесил трубку.

– Он не стал с тобой разговаривать? – спросил я зеркало.

– Не стал, – ответило оно.

Глава 28

Зазвонил телефон. Я схватил трубку осторожно, как раскаленный предмет.

– Это марсианин? – послышалось в трубке.

– Генри! – обрадовался я.

– Это я. Бред, но мне тебя не хватает, сынок. Чуток глуповат, как сказал один цветной пилоту летающей тарелки, тоже не белому.

– В жизни не слышал ничего приятней, – сказал я прерывающимся голосом.

– Черт, если ты собрался рыдать, я прощаюсь.

– Не надо, – захлюпал носом я. – Боже, Генри, как здорово слышать твой голос!

– Это значит, ты подоил корову и у тебя полное ведро не скажу чего. Мне как, быть вежливым или нет?

– И то и другое, Генри. У меня все наперекосяк. Мэгги опять на Востоке. У меня здесь, правда, Крамли, но…

– Это значит, тебе требуется слепец, чтобы вывел тебя из самого что ни на есть дальнего угла хлева? Проклятье, погоди, достану носовой платок. – Он высморкался. – Черт, и когда же тебе нужен мой всевидящий нос?

– Вчера.

– А я уже здесь! В Голливуде, навещаю кое-какое черное отребье.

– Знаешь Китайский театр Граумана?

– Черт, да!

– Как скоро сможешь приехать туда?

– Как желаешь, сынок. Буду стоять в чечеточных туфлях Билла Робинсона[78]. Отправляемся на другое кладбище?

– Почти что.

Я позвонил Крамли, сообщить, куда собрался: к Раттиган, наверное, доберусь позже, но зато привезу с собой Генри.

– Слепец ведет слепца, – прокомментировал он.

Глава 29

Он находился ровно там, где обещал: на отпечатках «балдежных» танцевальных туфель Билла Робинсона; не задвинутый на прежнюю галерею для ниггеров, а выдвинутый вперед, на виду у проходящих белых.

Корпус его был прям и недвижен, однако ногам в отпечатках Билла Робинсона явно не стоялось на месте. Глаза, как и рот, были закрыты; судя по всему, он созерцал приятные воображаемые картины.

Я встал перед ним и выдохнул.

Генри разразился потоком слов.

– Радость дарит двукратную резинка «Риглиз» дважды мятная! Чур меня, чур! – Он засмеялся и схватил меня за локти. – Господи, малыш, ты отлично выглядишь! Не вижу, но знаю. Голос у тебя всегда был как у тех, на экране.

– Часто просачивался на сеансы, оттого.

– Подойди-ка поближе, малыш. Э, да ты пивом налился.

– Вид у тебя великолепный, Генри.

– Мне всегда хотелось знать, какой у меня вид.

– Как Билл Робинсон на слух, так ты на вид, Генри.

– Тут в самом деле его следы? Скажи, что да.

– Попадание полное. Спасибо, что пришел, Генри.

– А как же. Давненько мы не прочесывали кладбища! Мне уж могилы по ночам снятся. А здесь что за кладбище, какого разряда?

Я оглядел ориентальный фасад Граумана.

– Здесь духи. Так я сказал в шесть лет, когда прокрался за экран и увидел черно-белые тени, которые злобно оттуда таращились. Призрак за органом, лишившись маски, прыжком вырастает до тридцати футов, чтобы убить тебя одним-единственным взглядом[79]. Картины высокие, широкие и бледные, актеры по большей части умершие. Духи.

– С родными ты этими соображениями поделился?

– С родными? Словом не обмолвился.

– Послушный сын. Чую благовония. Не иначе мы рядом с Грауманом. Настоящий класс. Не какое-нибудь китайское рагу.

– Вход тут, Генри. Я подержу дверь.

– Э, да тут темнотища. Карманный фонарик прихватил? Мне всегда нравилось помахивать фонариком и изображать, будто мы знаем, что делаем.