Школьник Свен - Бернт Бессесен Ли

пришел, Серен Мандрабер и остальные бросили крабов и подошли к бочкам.

Когда часы на церковной башне в городе пробили четыре, в дверях пристани появился Антон Бех. Свен Бидевинд шел вместе с ним.

-- Эти двое что-то очень подружились за последнее время, -- сказал Мартен Джонсгорд Вильгельму Габриельсену.

-- А ты разве не знаешь? Антон Бех помогает ему. писать переводы.

-- Ах так?!

Антон Бех прямо подошел к бочке, на которой сидел, болтая ногами, Симон Сельмер.

-- Говори последний раз, -- вызывающе сказал он, -- берешь ты назад свои слова о том, что я списал у тебя задачу?

-- Я ничего не говорил, и мне нечего брать назад.

-- Нечего выворачиваться. Говори прямо! Я спрашиваю тебя еще раз...

-- Ах! Надоел ты мне со своими спрашиваниями, -- крикнул Симон Сельмер, соскакивая с бочки, и ударил Антона Беха в живот кулаком.

Антон Бех сделал шаг назад. Он скинул куртку и остался в сорочке. Мальчики спрыгнули с бочек и подошли ближе.

-- Подходи! -- сказал Антон Бех.

Но в ответ на это из толпы выступил Вильгельм Габриельсен и торжественно произнес:

-- Установим сначала условия: не делать "подножку".

-- Да, -- подтвердил Мартен Джонсгорд, становясь рядом с Габриельсеном, -- и не хватать снизу подмышку, а крестом.

-- Да! да! -- подтвердили остальные. -- Все по правилам!

-- Начинайте! -- крикнул Отар Ингебрпкстен. -- Мы будем стоять и смотреть, плутовать воспрещается! Так. -- Нет, разойдитесь подальше. Так. Ну! Я считаю! Раз, два...

-- Стой, стой, -- закричал Свен Бидевинд, -- так нельзя, у Симона Сельмера камни в руках.

Покраснев, как рак, Симон Сельмер выбросил из рук камни.

-- Раз, два, три!

Борцы налетели друг на друга. Симон Сельмер наклонил голову вперед и размахивал над ней руками; кулаки вертелись, как пароходное колесо.

А Антон Бех так и сыпал ударами снизу по опущенному лицу. На этот прием он был мастер. Оба были хорошие борцы, и битва разгоралась все жарче и жарче. Они наносили удары правой рукой и защищались левой, но оба не избегли хорошего удара по переносице. Они так и носились по кругу, зрителям то и дело приходилось отступать.

И вдруг Антон Бех споткнулся, Симон Сельмер в одно мгновение сел на него.

-- Не считается! -- крикнул голос из толпы.

Это был Свен Бидевинд, который выскочил из круга и хотел столкнуть Симона Сельмера. Но прежде чем он успел это сделать, к нему подскочил Отар Ингебрикстен и пернул его за куртку:

-- Ты что, помогать хочешь, дурак?

-- Не считается, не считается! -- крикнул Свен Бидевинд, вырываясь и снова подбегая к борцам. -- Он поскользнулся.

Ингебрнкстен и Габриельсен схватили его. Мартен Джонсгорд также вступился.

Симой Сельмер всего одну минуту удержался наверху Антон Бех вывернулся и сам сел верхом на него и не выпускал.

В одно мгновение вся толпа зрителей пришла в бешенство, поднялся крик, все сцепились, посыпались удары, некоторые дрались попарно, другие спорили, третьи разнимали. В самом жарком месте битвы валялись на земле Овен Бидевинд и маленький Серен Мандрабер; они хватали дравшихся за икры и изо всех сил старались подняться.

И покрывая весь остальной шум, из толпы раздался все тот же неистовый крик Вильгельма Габриельсена, который вцепился в Мартена Джонсгорда.

-- По правилам, по правилам!!.

-- Но, но, но, мальчуганы, это что за представление?

Сторож Ганс Бенцен бегом бежал к пристани.

Он попробовал пробраться сквозь толпу, просил, бранился, -- ничего не помогало. Отчаявшись сладить с буянами, он выскочил на улицу и вернулся с тремя сторожами.

Драка разом утихла. Драчуны выпустили друг друга из рук и стояли запыхавшиеся, окровавленные, в синяках и шишках. Одни держались за носы, другие тихонько охали, третьи хватались за бок... Из-под ног их выкарабкались, наконец, Свен Бидевинд и Серен Мандрабер. Серен громко плакал, хватаясь за живот. Свен Бидевинд был весь в крови, над правым глазом красовалось огромное багровое пятно.

Один из людей, которых Ганс Бенцен привел с собой, был в фуражке с золотым кантом. Мальчуганы хорошо знали его.

Это был полицейский Лое.

-- Дети почтенных родителей и устраиваете такое безобразие, -- сказал он. -- И зачем это вы ходите на пристань? Марш отсюда!

Окинув взглядом разгоряченных участников битвы, он вынул из кармана книжку и записал несколько имен.

-- Вам нечего жаловаться ни на кого, кроме меня и Симона Сельмера, они не при чем, это мы дрались, -- сказал, выступая вперед, Антон Бех.

-- И ты тоже! сын городского судьи, туда же. Стыдись!

И полицейский покачал головой.

-- Ну, пожалуйтесь на меня, а другие...

-- Да, да, видел, все вы дрались. Пошли прочь отсюда и живо!

И полицейский Лое погнал гимназистов перед собой, как стадо баранов, на улицу.

На углу улицы навстречу показался адъюнкт Свеннингсен.

-- Это что такое?

Мальчики, остановились и сняли фуражки, а полицейский Лое выступил вперед и объяснил:

-- Очень рад сдать этих шалунов начальству по принадлежности, они дрались на пристани у Нагеля.

И Лое приложил руку к козырьку и ушел.

-- Отлично, милый Лое, вы можете итти.

Когда Свен Бидевинд явился домой, родители и сестры пришли в ужас от его разбитого носа и синяка над глазом. Ему пришлось, в конце концов, рассказать всю историю. Мать нашла, что все это очень глупо и непорядочно, но отец рассмеялся:

-- Да, мой мальчик, тебе, очевидно, самой судьбой суждено было быть побитым. Ты можешь принять наше прощение, и мое, и ректора, с спокойной совестью.

-- Да, -- торжественно произнес Свен Бидевинд и поглядел на отца большими, серьезными глазами, или, вернее сказать, одним большим, другим маленьким, -- потому что правый сильно заплыл под ярким синяком.

XI

Экзамен

-- Господа, через две недели экзамены. Помните это!

-- Ой, ой, ой! Через две недели экзамены!

Был июнь. Стояли сильные жары, а при мысли

о надвигающихся экзаменах становилось как будто еще жарче. Некоторые предметы были сильно запущены, другие меньше. Только история была в точности окончена к 1-му июня, и последние часы могли пойти на повторение, да и то не спеша.

Хуже всего обстояло дело у Свеннингсена. Он последнее время был ужасно зол и совершенно измучил мальчиков огромными уроками но грамматике и переводам.

Немецкие уроки проходили, как гроза, под громы Свеннинга, слово "экзамены", как молния, то и дело сверкало в воздухе, на скамьях всегда кто-нибудь проливал обильные потоки слез. Шестерки и пятерки так и сыпались.

Хуже всего приходилось в эти горячие дни бедному Мандраберу. Он и вообще-то знал немного, а теперь, при этой бешеной скачке через все области знания, он со страху забыл и то, что держалось в его слабой голове. Слово "экзамен" приводило его в трепет. А Свеннингсен не знал милосердия. Серей Маидрабер плакал в три ручья, а Свеннингсен объяснял ему, что от этого он не лучше выдержит экзамен, что ему лучше предложить свои услуги городскому водопроводу, который в эту жару ощущал недостаток в воде.

-- Отвались лучше от экзамена и останься на второй год.

И Мандрабер изо всех сил старался удержать свои слезы, сморкался, всхлипывал и никак не мог съехать с четырех исключении, которые почему-то одни