Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

как будто мужа было недостаточно.

Она протягивает мне флакончик духов, чтобы я понюхала.

Я подчиняюсь. Приятный аромат жасмина щекочет мне ноздри.

– Дарю.

Она прикручивает крышечку и вручает мне флакон.

– Ой, мне…

Я ни разу в жизни не пользовалась духами, но я чувствую, что она обидится, если я откажусь.

– Спасибо большое, – благодарю я, складывая в сумку инструменты. Кладу и кусачки, и мокрую тряпку.

Адвокат по делам о банкротстве…

– Можно кое-что у тебя спросить? – наконец говорю я, преодолевая стеснение.

– Конечно, – отвечает она с любопытством в голосе.

Мое сердце начинает биться чаще, но теперь я при всем желании не могу отступить. «Это просто вопрос по ее специальности, – говорю я себе, – могу списать на обычное любопытство». Он ни к чему меня не обязывает.

– Я хотела спросить, знаешь ли ты, при каких обстоятельствах магазин может перейти к государству после смерти владельца.

Присцилла смотрит на меня с удивлением.

– Как только умирает владелец, недвижимое имущество переходит к законному наследнику, а в случае отсутствия завещания – к ближайшему родственнику. Если тот отказывается от наследства или не выходит на связь, это право переходит к следующему, и так, пока какой-нибудь родственник не объявится и не вступит в наследство. Если в течение десяти лет такой не найдется, имущество переходит к государству.

– И государство его продает?

– Выставляет на аукцион. Начальная цена обычно очень низкая, и за такую недвижимость обычно никто не дерется. Сама представляешь почему, если даже никто из наследников не захотел принимать такое наследство… В итоге такие объекты, как правило, покупают либо романтики, которым только подавай всякие придорожные домики да каморки на переездах, либо стервятники, которым интересны торговые помещения и квартиры на перепродажу.

– А.

Я вспоминаю о той женщине из агентства UpHigh, но она точно не похожа на стервятника, разве что на колибри, которая упадет, если не будет без остановки махать крыльями.

– Я так понимаю, это вопрос не из праздного любопытства.

– Ох, хотелось бы, чтобы он был… из праздного любопытства. – И, вдохнув поглубже, я рассказываю ей о магазине.

– «Новый мир»… Я как-то его не замечала, – говорит она, когда я заканчиваю свой рассказ. – Но тебе он, кажется, очень дорог.

Я пялюсь на голубую плитку пола, чтобы не пересекаться с ней взглядом.

– У хозяйки была дочь, Маргарет. Получается, она отказалась от наследства? Не вышла на связь? Я бы все отдала, чтобы это узнать.

– Возможно, есть один способ, – отвечает она. – Одна моя подруга работает в кадастровом учете. Если хочешь, я у нее поспрашиваю.

– Господи!

Я не привыкла к таким проявлениям великодушия. Неужели получится что-то выяснить?

И это не единственный подарок Присциллы. Она еще и платит мне больше, чем я попросила.

– Ты выполняешь работу, а не благотворительностью занимаешься, – отчитывает она меня, пока я выписываю чек. – Не занижай цены.

Я хочу ей ответить, что мне нравится решать проблемы, приносить людям облегчение. Ровно повесив картину, аккуратно выкрасив стену, починив плохо всасывающий пыль пылесос, я испытываю чувство завершенности, полноты. Ощущаю, что возвращаю миру свой долг.

– И спасибо тебе, что пришла сразу, – продолжает она, провожая меня к выходу. – Я это ценю. В этом городе, похоже, невозможно найти сантехника, если только у тебя, конечно, не ангельское терпение. К тому же у нас с тобой, полагаю, гораздо больше общего, чем может показаться.

Я мельком кидаю на нее взгляд.

– По сути, я тоже помогаю людям не разориться…

Присцилла радостно кивает.

– Здорово сказано.

Честно говоря, я и не знаю, как сказать по-другому.

9

После поездки к бабушке мой брат, который раньше вел себя как настоящий солдат, вдруг взбунтовался. Нет, он не поднял мятеж – он стал инакомыслящим и, когда представлялась возможность, прибегал к саботажу.

В один момент он невзлюбил холодный душ, тренировки, заготовку припасов и прогулки вдоль дорог и полей в поисках того, что могло бы нам пригодиться. Он возненавидел и работу в нашем подземном убежище. Если отец просил починить генератор, наладить термоизоляцию или разузнать, где и как рыть артезианскую скважину, брат придумывал отговорки: ему не хотелось подчиняться указаниям. Единственное, что его интересовало, – уроки нашей мамы. Он хотел знать во всех подробностях, что происходило снаружи, за пределами полей, которые окружали Крепость, за пределами убежища, за пределами леса, за пределами отца.

Я пообещала себе рассказать ему о «Новом мире», когда мы вернемся в Крепость, но теперь боялась, что это только усугубит ситуацию. К тому же впервые в жизни, пусть и чувствуя перед братом некоторую вину, я грелась мыслью о чем-то, что принадлежало мне – и никому больше. Каждый вечер перед сном в тишине нашей комнаты я вспоминала магазин, перебирала в памяти вещи, что там стояли, думала о чувстве легкости и свободы, которое мне подарили всего несколько часов пребывания там. Я представляла, как вернусь туда, прочитаю каждую карточку, буду заваривать чай в подсобке и наконец устроюсь туда работать. Я бы ни за что тогда в этом не призналась, но у меня был секрет.

В Крепости мы с мамой отвечали за запасы. Нашей задачей было вести учет бесконечных баночек, стеклянных и консервных, теснившихся на полках металлических стеллажей, которые стояли вдоль дальней стены убежища. Рис, макароны, которые не надо долго варить (чтобы не тратить лишнюю энергию) и обязательно цельнозерновые (так они дольше сохраняют вкус), сухари, крекеры, молоко с длительным сроком хранения, консервированные помидоры, тунец и кукуруза, бобовые, твердые сыры в упаковке, сахар, соль, специи, маринованные овощи и соленые анчоусы. Скоропортящиеся продукты мы помещали в пакетики из фольги, в которые добавляли поглотители влаги и кислорода, чтобы не допустить разложения. В такой упаковке сыр, например, мог храниться без холодильника двадцать пять лет. А еще у нас была сушилка – незаменимая вещь, если хочешь сохранить продукты на много лет. В ней мы сушили продукты, которые сами вырастили или произвели: фрукты, овощи, зелень, мясо, – а из яиц делали яичный порошок.

Продукты, у которых согласно папиным расчетам истекал срок годности, мы утилизировали. На самом деле почти никакие продукты не могут испортиться, утверждал он, это все врут производители. В нашем доме постоянно ели так, будто конец света уже наступил. Это был замкнутый круг.

Мне никогда не хотелось есть.

Я каждый день представляла, как падают бомбы, а мы прячемся от них в нашем подвале и грызем сушеное мясо с фруктами. Мой отец, торжествуя, пытается настроить радиоприемник на иностранные волны, на которых сквозь помехи передают новости, и без перерыва твердит: «Я вас спас», как, вероятно, Ной в свое время твердил жене и животным.

По воле отца мы два раз в год целый день ничего не пили, а весной у нас был недельный полупост. Что бы ни случилось, мы должны были быть готовы.

Мой брат начал есть тайком, но я оставалась верна долгу. Если во время таких мероприятий со мной случался обморок, мама прикладывала к моему лбу полотенце, смоченное холодной водой, гладила меня по голове и говорила, что мы делаем это для своего же блага, но мне казалось, что она сама иногда в этом сомневалась. Мне казалось, что она боится – чего-то очень серьезного и таинственного, но я не могла отгадать чего. Будто бы угроза, к которой готовился отец, уже нависла над нами. Катастрофа уже произошла, но я ее не заметила.

10

Синьора Далия запрокидывает голову, и я поливаю теплой водой ее редкие волосы. Хна взялась хорошо. Мне всегда приятно дотрагиваться до ее кожи, такой нежной, что кажется, будто я мою голову новорожденной. Надеюсь, я ее не царапаю своими мозолями – стараюсь быть аккуратнее.

– Синьора Далия, а вы помните «Новый мир»?

– А ты-то помнишь, душа моя, что я из дому носу не кажу?

Так я и поверила ее лукавому тону. Вижу, как в ее глазах промелькнула искорка, нечего