Невидимый человек - Ральф Уолдо Эллисон

Или ты подчиняешься решениям комитета, или выходишь из наших рядов…

Я перевел взгляд с его лица на стакан, думая: это увечье он нанес себе нарочно, чтобы сбить меня с толку — другие-то, конечно, знали… Они даже не удивились. Я таращился на глаз, чувствуя, что Джек расхаживает туда-сюда и продолжает что-то выкрикивать.

— Ты меня слышишь, брат? — Он резко остановился, щурясь, как раздосадованный циклоп. — Что с тобой такое?

Я молча смотрел на него снизу вверх, не в силах выдавить ни слова. Тут до него дошло, и губы его тронула недобрая улыбка.

— Ах, вот оно что. Тебя это смущает, да? Надо же, какой чувствительный!

Резким движением он схватил со стола стакан и покрутил в руке; глаз перевернулся в воде и теперь, казалось, вперился в меня сквозь круглое дно стакана. Ухмыльнувшись, Джек подержал стакан на уровне пустой глазницы, а потом еще и покрутил. — Ты, выходит, не знал?

— Не знал и знать не хочу.

Кто-то хохотнул.

— Теперь сам понимаешь: среди нас ты еще новичок. — Он опустил стакан. — А глаза я лишился на ответственном задании. Ну, что ты теперь скажешь? — У него в голосе зазвенела гордость, и от этого я разозлился еще сильнее.

— Да мне плевать, лишь бы ты не выставлял этого напоказ.

— Ты потому так говоришь, что неспособен оценить жертву, принесенную во имя общего дела. Мне поставили задачу, и я ее выполнил. Понятно? Выполнил ценой потери глаза.

И он с торжествующим видом поднял перед собой глаз в стакане, как будто это был орден за заслуги.

— Предателю Клифтону такое не снилось, правда? — заговорил Тобитт.

Эта сцена многих позабавила.

— Допустим, — сказал я. — Допустим! Брат Джек совершил героический подвиг. Он спас мир, а теперь нельзя ли прикрыть эту кровоточащую рану?

— Не будем переоценивать, — Джек немного успокоился. — Герои обычно погибают. А это — ничто, безделка, так уж вышло. Небольшой урок дисциплины. А знаешь ли ты, что такое дисциплина, брат Поборник Личной Ответственности? Это жертвы, жертвы и еще раз ЖЕРТВЫ!

Он со стуком вернул стакан на стол, плеснув водой мне на руку. Меня затрясло мелкой дрожью. Вот, оказывается, что такое дисциплина, подумал я: жертвы… Да, и еще слепота; он же меня не видит. В упор не видит. Задушить его, что ли? Не знаю. Он-то не сможет. А я — не знаю. Вот так-то! Дисциплина есть жертвенность. Да, вкупе со слепотой. Да. Я тут сижу, а он пыжится — хочет меня запугать. Вот именно: своим треклятым стеклянным глазом… Может, показать ему, что намек понят? Показать? Или не нужно? Шевели мозгами! Не показывать? Ты погляди: ювелирная работа, почти идеальная копия, прямо живая… Показать ему или не стоит? Может, он ослеп на один глаз в тех краях, где нахватался слов на чужом языке. Показать ему или не стоит? Пусть лопочет на чужом языке, на языке будущего. Тебе-то какое дело? Ну как же: дисциплина. Это обучение, разве он не так сказал? Разве? Я сижу или стою? Вы-то все сидите, а я? Вы держитесь, а я? Он же сказал, что ты научишься, вот ты и учишься, а стало быть, он с самого начала это знал. Ишь, в загадки поиграть решил, не проучить ли нам его? А пока сиди на стуле ровно и учись, и пускай глаз на тебя пялится, он ведь мертвый. Ну так и быть, посмотри на одноглазого, глянь, как он разворачивается, как подкрадывается к тебе на коротких ножках. Смотри: топ-топ! Ну ладно, ладно… Наставник коротконогий. Решено! Пригвоздить его! Краткоменяющийся диалектический дьякон… Ладно. Вот видишь, ты учишься… Следи за собой… Терпение… Да…

Я смотрел на него, будто впервые видя: низкорослый человечек… нет… бойцовый петух! Высокий крутой лоб, красная щель меж несмыкающихся век. Вглядывался я напряженно, и некоторые из красных мушек перед глазами уже исчезали, а у меня было такое ощущение, будто я только что пробудился ото сна. И бумерангом вернулся в исходную точку.

— Твои чувства мне понятны, — заговорил он совсем другим тоном: как актер, который, отыграв роль на сцене, переходит на свой естественный голос. — Помню, как я впервые таким увидел себя — тоже приятного было мало. Не думай, что у меня не возникает желания вернуть свой настоящий глаз.

С этими словами он нащупал в воде свой глаз, и я увидел, как гладкий полусферический, полуаморфный кругляш выскользнул у него из пальцев и закружился в стакане, будто ища способ вырваться наружу. После нескольких попыток Джек все же выудил глаз из стакана, стряхнул воду, пару раз на него подул и удалился в темную половину зала.

— Как знать, братья, — продолжил он, стоя к нам спиной, — быть может, если наши труды увенчаются успехом, построенное нами новое общество подарит мне настоящий живой глаз. Это не такая уж несбыточная мечта, хотя своего я лишился давно… Кстати, который час?

Интересно, какое общество позволит ему наконец увидеть меня, подумал я, слыша, как Тобитт отвечает: «Восемнадцать пятнадцать».

— Пора ехать, братья. Путь предстоит неблизкий, — напомнил Джек, подходя к столу. Око его теперь угнездилось в глазнице. С улыбкой он обратился ко мне: — Ну, так лучше?

Я кивнул. Меня сморила усталость — я просто кивнул.

— Вот и славно, — сказал он. — От всей души желаю, чтобы с тобой ничего подобного не случилось. От всей души.

— А если вдруг случится, попрошусь к твоему окулисту, — сказал я. — Тогда, быть может, я и сам себя видеть не буду, как другие меня в упор не видят.

Пристально посмотрев на меня, он неожиданно рассмеялся.

— Смотрите, братья, ему не изменяет чувство юмора. Он вновь проникся братскими чувствами. И все-таки желаю, чтобы такая штуковина тебе никогда не понадобилась. А вот с нашим теоретиком, Хамбро, нужно будет повидаться. Он изложит тебе план действий и даст необходимые рекомендации. А до поры до времени пусть все идет своим чередом. Этот шаг важен только в том случае, если мы сами делаем его таковым. В ином случае он канет в забытье, — вещал он, надевая пиджак. — И ты сам увидишь, что это правильно. Братство должно работать как отлаженный механизм.

Я посмотрел на него. Мне не терпелось принять ванну — меня опять преследовал тяжелый запах. Братья вставали и продвигались к выходу. Я остановился, чувствуя, что сорочка липнет к спине.

— И последнее, — негромко сказал Джек, положив руку мне на плечо. — Дисциплина проявляется, среди прочего, в том, чтобы не давать волю своей вспыльчивости. Учись побеждать братьев силой мысли, полемическим искусством. Все другое — для