Темные изумрудные волны - Федор Московцев

Не оставив без внимания ни сантиметра на гладкой поверхности её ног, он вернулся к тому, с чего начал.

— Ноги, и то, откуда они растут — это моя страсть!

— Ты мне ночью сделал очень хорошо. Прошу на бис.

— Что именно…

— Язык не поворачивается сказать, и не дотягивается, чтобы показать.

И, перевернувшись на спину, Оля выразительно опустила глаза. Андрей послушно сделал то, о чём его попросили.

Холодный январский ветер звенел в кустах. Белое снежное небо нависло над землёй. Хмуро вырисовывались в сером утре застывшие деревья.

Андрей, Вадим, и Роман молча шли по холодному песку, покрытому инеем. Чёрно-зелёные волжские волны угрюмо накатывались на берег.

Бросив на Андрея недовольный взгляд, Вадим прервал молчание.

— Мазафака, ты опять мне перешёл дорогу!

— Он давно запал на Шерину, — сказал Роман, кивая в сторону Вадима, — и тут, нате из-под кровати, его величество Разгон, и его непобедимый меч-кладенец…

— Ну, ребята, мне было по фигу.

— Охренительно, дружище! Надоела твоя раздолбайская перхоть! Тебе всегда всё по фигу, только потом ты укладываешь в постель совсем не тех, кого планировалось.

— Всегда действую спонтанно, не знаю, хорошо это или плохо. Тут другой вопрос начинается: чего так залупился, тебе, что ли Аня не дала?! Тоже нормальная девчонка. Ты, Второв, совсем зажрался, хрен уже за мясо не считаешь!

Услышав знакомое выражение, Вадим остановился, и машинально осмотрелся.

— Где этот чёртов адвокат? В Сибирь, что ли, отправился, душить подонков.

— Что будем делать, друг? — удручённо спросил его Роман.

— Не знаю, он держал всю мазу.

— Теперь есть маза факать водолаза.

Андрей сделал шаг в сторону.

— Не понимаю, о чём вы.

Он до сих пор обижался на друзей за то, что они ведут без него какие-то дела. Чтобы не выглядеть недовольным, решил подумать о приятном. И плотно сомкнул губы, вспоминая опьяняющие Олины поцелуи.

— Теперь Шерина ему весь белый свет затмила, — сказал Роман.

Вадим сплюнул и растёр ногой плевок.

— П…дострадалец. Опять будешь играть в отношения.

— Она бы тебе не дала, говорю, как другу, — толкнул его в плечо Роман. — Успокойся, и подумай, что нам делать.

— Бумаги у него хранятся дома.

— Забраться в дом, найти их.

— Зачем?

И Вадим объяснил: чем больше Еремеев богател, тем чаще ощущал дыхание насильственной смерти, что и привело его к счастливой мысли заранее переписать дом на сына, и его же, продукт своей жизнедеятельности, сделать учредителем двух фирм, работающих на «ВХК». Теперь, когда Шмерко освободили, надо к нему наведаться, он, крестный Дениса Еремеева, устроит беспрепятственный доступ в дом, и все дела. Спокойно обыскать дом, и найти документы. Это главное. Что касается фирм — здесь тоже нужно действовать через Шмерко. Еремеев уже растолковал ему, кто друг в этой жизни, кто враг, поэтому он лояльно отнесётся ко всему, что скажут Вадим и Роман. Относительно Дениса — тут вообще нет никаких сложностей. Сам по себе он ничтожество, мелкий скот. Ведёт паразитический образ жизни, установок на труд нет. Приручить его небольшими подачками, и он подпишет любые бумаги.

Роман ударил себя кулаком по лбу.

— Едрён-батон! Я ж отвозил Захарыча в банк, он при мне вытащил из портфеля эти долговые, мать их, обязательства, и отнёс в ячейку.

— Опять… ячейка… — поморщился Вадим.

— Куда деваться. Опять. Кто сказал, что будет легко?!

— Оприходовать охранника. Давай, это по твоей части.

— Теперь работаем с тобой, давай будем сразу договариваться: фифти-фифти. С меня хватит, родное правительство так не объёбывает, как это сделал адвокат.

Они медленно двинулись в сторону турбазы. Андрей постоял на берегу, посмотрел в сторону города, от которого их отделяла река, три километра холодной тёмной воды, и пошёл вслед за своими друзьями.

Он шёл, прислушиваясь к их разговору. Вскоре ему стала ясна причина недовольства Романа. Он свёл дружбу с Лиманским, сотрудником службы безопасности банка, в котором Кондауров хранил некие ценные бумаги. Получив дубликат ключа от ячейки, Лиманский должен был изъять бумаги, и передать их Трегубову. За это безопаснику, зарабатывавшему всего сто долларов в месяц, было обещано пять тысяч долларов. Получив эти деньги, он планировал уехать в родную Белоруссию.

Однако, всё пошло не так, как было задумано. В последнюю минуту Роман выставил у входа в банк двоих парней, которые должны были незаметно вести Лиманского три квартала до места встречи. Эта мера предосторожности оказалась не лишней. Выйдя из банка, Лиманский направился в противоположную сторону. Следившие за ним подумали, что он запутывает следы, и в итоге пойдёт туда, где ждёт его Роман. Вскоре они поняли, что это не так. Лиманский шёл прямо на автовокзал. Тогда парни догнали его, затащили в подворотню, и напомнили о встрече. Один остался сторожить, другой побежал на автовокзал. Там он нашёл телефон-автомат, и сбросил сообщение Роману.

Когда Роман подъехал, стало ясно, почему вдруг у Лиманского так резко изменились планы. В ячейке, кроме ценных бумаг, оказалось двести тысяч долларов, на которые, собственно, никто и не рассчитывал. «Двести больше пяти» — сосчитал в уме Лиманский, и решил скрыться. Но дорога оказалась недолгой, и привела она не в Белоруссию, а на пустырь позади пивного ларька.

Ему ещё раз объяснили неправоту его действий, затем затолкали в багажник, и отвезли за город, на песчаный карьер. Там ему выстрелили в голову, сняли с него униформу — чтобы труднее было опознать — и закопали поглубже в песок.

Рассчитывая на справедливый делёж, Роман отвёз всю добычу Еремееву. Но не тут-то было. Адвокат отдал Роману обещанные десять тысяч долларов, и помахал ручкой, выгадав при этом пять тысяч, сэкономленные на Лиманском. Даже если бы Роман схитрил в малом — не стал бы рассказывать, как обошлись с безопасником — то забрал бы себе эти пять тысяч.

Возле дома Роман с Вадимом остановились, чтобы закончить разговор.

— Может, он скрывается в пампасах, а мы тут с тобой напланировали…

— Скорее остальные жители убегут и скроются, чем он, — возразил Вадим.

И они сошлись во мнении, что богу было угодно прекратить земные испытания адвоката Еремеева, и забрать его душу себе.

Вадим, повеселев, приобнял Андрея за плечи:

— Ладно, дружище, кайфуй, но сильно не расслабляйся. Выкатишь равноценную тёлку, тогда будем в расчёте.

Похлопав по спине, добавил:

— Шутка, не бери в голову. Пойдём, нас уже заждались.

Глава 84

Я нарисую свою больДождем на оконном стекле.Там будут рельсы и шпалы встрой,Там будут часы на стене.Пусть это банально, там будет луна,И над обрывом в небо стена.Там будет рассвет,Там будет биться чужая вина,И зимних деревьев скелет.Там лед навсегда заморозит свечу,Там камень растает, — я так хочу!И будут следы обезглавленных ног —То ли распятие, то ли крест…На солнцекрестке бессчетных дорогТот, кто упал и воскрес.Я изваяю свою больИз гвоздей и осколков тоски,Здесь нехитрым будет крой:Проще, чем вязать носки.Справа легкая, как вата,Как пушистый нежный мех.Удушающа расплатаОбойдется без прорех.Немного битого стекла,Где кровь кипящая текла.Осколки каменных зеркал,Упруга тень легла,И нож послушно пену рвалНа лепестках цветка.И будет аромат у моей боли:Немного кипятить кофейных зерен,Немного писем сжечь,Лампадного масла и восковых свеч,Добавит жасмина, лимона и роз,Зеленого чая, сирени,Испуга смерти, пустых угроз,И Божьей сени,Дорожной пыли, майских дождей,И от безвременья страшных смертей.Пусть будет звук у моей боли,Железнодорожных колес стук мерный,Звук рассыпаемой солиИ текущего крана — нервный.Стоны осеннего ветра,Плеск ледяной волны,Падение черного снега —Поступь немой тишины.Рыдание горя у гроба,Жалобный писк котят,Скрипка в грязи перехода,Монеты милостыни звенят.Что-то обидное в спину кричат,О чем-то хорошем молчат.Пусть будет вкус у моей боли:Соль и лимон без текилы,Как шерсть варежки для моли,Сухость во рту уходящей силы.Вкус горсти снотворных, стакана воды,Безумная горечь нежданной беды.Вкус еды постылойИ приторно-сладкой слезы.Вкус забытого поцелуя,Тающий снег на губах.Все, что ни вкушу я, —Есть или кажется прах.Здесь поэма моей боли,Что в губах, руках, глазах,Отпущу ее на волю,Пусть летит на сна крылах.Ты расти и крепни боль,Мне до смерти быть с тобой.

Глава 85