Тайны Парижа - Пьер Понсон дю Террайль

— У него есть основание растрачивать свое состояние, — прошептала молодая женщина, — он походит на осужденного на смерть, наслаждающегося всеми благами жизни накануне казни.

И Дама в черной перчатке снова начала читать:

«Вдова генерала барона де Флар-Рювиньи вышла замуж вторично за Гектора Лемблена и в прошлом году, как говорят, умерла в своем имении Рювиньи, расположенном на берегу моря, в Нормандии. Эта смерть полна таинственности, и самые разнообразные слухи ходят об этом событии».

Обстоятельство это остановило на себе внимание Дамы в черной перчатке.

«Госпожа Лемблен умерла ночью: при ее кончине присутствовал один только ее муж. Тело ее немедленно было положено в гроб и на другой день отправлено в Бургундию для погребения в фамильном склепе.

Прах госпожи Лемблен покоится в парке замка Бельвю, около Мальи ле Шато, в Ионском департаменте, на берегу реки того же имени.

После смерти своей жены капитан Гектор Лемблен, которому она завещала все свое огромное состояние, ведет уединенный образ жизни и не бывает нигде. Его жизнь составляет тайну для всех».

Прочитав до конца донесение старика, Дама в черной перчатке задумалась и опустила голову. В течение нескольких минут она была погружена в глубокую думу; затем вдруг, подняв голову, сказала:

— Мой старый Герман, я думаю, что нужно начать с этого.

— Я думаю так же, как и вы, сударыня.

— Капитан в Париже?

— Приехал вчера.

— Он живет в отеле покойного барона де Рювиньи?

— Да, сударыня.

Молодая женщина встала с кресла, подошла к окну и открыла его.

Окно выходило на площадь Св. Михаила, откуда открывался вид на Париж, раскинувшийся по обоим берегам Сены. Густой туман окутывал великий город в этот безмолвный час ночи. Площадь была пуста.

Дама в черной перчатке облокотилась на подоконник, подставив лицо ночному ветру и моросившему дождю; казалось, она хотела обнять руками весь этот огромный город, с каждым днем все увеличивающийся в своем объеме, и тихо прошептала:

— Они там.

Глаза ее заискрились, на губах появилась улыбка, полная горя и ненависти; затем она внезапно обернулась, и старик увидел, как ее долгий и печальный взгляд устремился на таинственный бюст, скрытый под черной вуалью.

XX

Неделю спустя после описанных нами событий, в прекрасное зимнее утро, одно из тех, которые являются первыми вестниками наступающей весны, по набережной Малакэ ехал всадник на прекрасной полукровной горячей лошади. Всадник, которому было не более сорока лет, казался старше своего возраста, по крайней мере, лет на десять, до того его черты изменились, щеки осунулись, глаза впали, а волосы поседели.

Сюртук, застегнутый до подбородка, розетка Почетного легиона, украшавшая петлицу его сюртука, подстриженные усы и эспаньолка обличали в нем офицера или человека, служившего на военной службе и сохранившего военную выправку.

Позади нею, шагах в сорока, ехал слуга. Всадник рассеянно смотрел вокруг и, казалось, ровно ничего не замечал. Никогда еще человек, погруженный в мучительную думу, не имел такого сумрачного и грустного вида. Был ли это преступник, беспрерывно мучимый угрызениями совести? Это трудно было бы решить. Доехав до угла улицы дю Бак, всадник свернул с набережной и направился по улице Вернейль, по-прежнему задумчивый и равнодушный ко всему окружавшему. Двое молодых людей, его знакомые, ехавшие также верхом, поравнявшись, поздоровались с ним. Он ответил им на их приветствие, но проехал мимо, не останавливаясь.

— Бедный Гектор! — прошептал один из них, — он все еще не может прийти в себя после смерти жены. Молодые люди направились к мосту Рояль. Всадник, въехав на улицу Вернейль, остановился у ворот огромного старого отеля, которые распахнулись перед ним настежь. Он сошел с лошади, оросил повод лакею, прошел двор быстрыми и неровными шагами, поднялся по ступенькам подъезда и по внутренней лестнице первого этажа и прошел в кабинет, где обыкновенно проводил большую часть дня. Итак, всадник был не кто иной, как Гектор Лемблен, бывший капитан главного штаба, адъютант генерала барона де Рювиньи, убитого в Марселе маркизом Гонтраном де Ласи. Гектор женился на вдове барона де Рювиньи, урожденной де Шатенэ.

Отель, в котором жил Лемблен и куда мы видели его входящим, принадлежал когда-то де Рювиньи, а комната, где Гектор проводил все время, была рабочим кабинетом генерала, и там-то, возвратясь из Африки, он написал свое завещание, которым назначал жену своей единственной наследницей.

Итак, после смерти Марты капитан жил в Париже, уединившись в своем старом отеле, откуда он выезжал только по утрам, чтобы прокатиться верхом час или два. Каждый день капитан возвращался в один и тот же час, молча бросал повод лакею, запирался в кабинете, куда к нему никто не входил, и оставался там весь день. Только во время обеда он появлялся в столовой, просиживал десять минут перед столом, накрытым на один прибор, затем снова возвращался к своим книгам в холодную, пустую комнату, где спал на походной кровати.

В этот день, по обыкновению, капитан бросился в кресло, облокотился на стол и опустил исхудалое и бледное лицо на руки. Блестящий капитан сделался только тенью самого себя и нелюдимым стариком, жизнь которого, казалось, была долгой, мучительной агонией.

Так просидел он несколько минут, как вдруг вошел его камердинер, неся визитную карточку на серебряном подносе.

— Я никого не принимаю, — резко сказал Гектор Лемблен, заметив карточку.

— Сударь, — продолжал слуга, сделав шаг назад, — господин настаивает на том, чтобы видеть вас; он говорит, что он ваш старинный друг.

— Герман, — сердито оборвал его капитан, — я уже говорил вам, что меня никогда не бывает дома.

— Этот господин, — заметил слуга, — видел, как вы вернулись.

Капитан протянул руку к подносу, взял карточку и прочитал:

«Майор Арлев». Фамилия была русская.

— Я не знаю майора. Попроси его написать, что ему надо.

Слуга направился уже к двери, когда капитан остановил его.

— Проводи майора в залу, — приказал он. — Я сейчас выйду.

Пять минут спустя Гектор Лемблен, подчиняясь, быть может, какому-то странному и необъяснимому предчувствию, вышел в залу, где застал посетителя.

Майор Арлев был человек лет около шестидесяти, высокого роста; борода, равно как и волосы его, была седа, в петлице застегнутого до подбородка по-военному сюртука находилась орденская ленточка.

Вид у него был гордый, манеры русского аристократа.

— Извините меня, — сказал он капитану, предложившему ему кресло около камина, — извините, что я прибег к обману, чтобы быть принятым вами.