Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Визит сталинского министра иностранных дел способствовал конкретизации договоренности о поставках западных союзников, а в заключительном коммюнике отмечено: «Была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году». Кодовое наименование предполагаемой операции по открытию второго фронта было «Следжхаммер».

Еще в период поездки Молотова к союзникам Сталин обменялся несколькими посланиями с Рузвельтом и Черчиллем. Тон писем свидетельствовал о крепнущем сотрудничестве. Конечно, оказывая помощь СССР, западные партнеры были далеко не бескорыстны.

Уже весной 1942 года Советский Союз стал рассчитываться за поставки по ленд-лизу. Только в трюмы английского крейсера «Эдинбург» было погружено десять тонн золота в слитках на сумму 100 млн. рублей, правда, этот крейсер до английского острова не дошел. Немцы методично атаковали северные конвои, и отправку очередного каравана PQ-16 англичане явно затягивали. Даже Рузвельт раздраженно написал Черчиллю, что США не затем посылают помощь СССР, чтобы Англия заблокировала на своих базах в Исландии нужные для русских грузы.

Однако «владычица морей» боялась за свой военный флот, и 2 мая Черчилль ответил президенту: «Несмотря на глубокое уважение к Вам, выполнить Ваше предложение мы не в силах…» Шестого мая к Черчиллю обратился Сталин: «В настоящее время скопилось в Исландии и на подходе из Америки в Исландию до 90 пароходов с важными военными грузами для СССР. Мне стало известно, что отправка этих пароходов задерживается на длительный срок… Тем не менее я считаю возможным обратиться к Вам с просьбой сделать все возможное для обеспечения доставки этих грузов в СССР в течение мая месяца, когда это особенно нам нужно для фронта…»

Черчилль решился, и караван судов взял курс к северным берегам СССР. Впрочем, опасения англичан были напрасными. Акция завершилась, по существу, успешно: 35 транспортов конвоя PQ-16 дошли до Мурманска, потери составили всего 8 кораблей.

И все же призрак «Тирпица» пугал английского премьера, и следующий транспортный караван англичане оставили без конвойного прикрытия военными кораблями. Трудно сказать, стало ли такое решение результатом откровенной глупости, или это было сделано умышленно, чтобы заморозить арктические рейсы, но это была непростительная ошибка – немцы расстреляли беззащитные транспортные суда.

Трагедия каравана PQ-17 в том, что английские эсминцы и крейсера бросили его из страха перед немецким линкором «Тирпиц», который, кстати, – после серьезного повреждения двумя торпедами советской подводной лодки Лунина, – в это время прятался у берегов Норвегии и за оставшуюся часть войны лишь один раз вылез в океан для обстрела угольных шахт Шпицбергена.

Но как бы то ни было, британская сторона явно не горела рвением оказывать помощь воюющему союзнику. Правда, в послании Сталину от 17 июня 1942 года английский премьер дал понять, что Англия готова принять участие совместно с Советским Союзом в операции против немцев на севере Европы. Но когда Сталин поддержал эту идею, то уже через месяц, 18 июля, Черчилль сообщил о трудностях, возникших при отправке морских конвоев с грузами для СССР. Он уведомил об отмене очередного конвоя и предлагал активизировать доставку грузов через Иран, одновременно «признаваясь», что Великобритания не готова принять участие в операции на севере Норвегии. Взамен он предлагал «осенью послать мощные воздушные силы для операции на левом фланге Вашего фронта».

Сталин с недовольством воспринял подковерные маневры Черчилля. 23 июля он принципиально резко «отчитал» британского премьера: «Из послания видно, что, во-первых, Правительство Великобритании отказывается продолжать снабжение Советского Союза военными материалами (курсивы мои. – К. Р. ) по северному пути и, во-вторых, несмотря на известное англо-советское коммюнике о принятии неотложных мер по организации второго фронта в 1942 году, Правительство Великобритании откладывает это дело на 1943 год».

Он не принял объяснения Черчилля относительно отмены северных конвоев и подчеркнул: «Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может осуществляться без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что Правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте ».

Сталин разгадал подоплеку намерений и действий британского премьера и не скрывал, что понимает смысл его тактики. «Что же касается второго вопроса, – пишет Сталин, – а именно вопроса об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер . Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год. Надеюсь, что Вы не будете в обиде на то, что я счел нужным откровенно и честно высказать свое мнение и мнение моих коллег по вопросам, затронутым в Вашем послании…»

Его откровенность и прямота смутили Черчилля. И 31 июля премьер сообщил о возобновлении в сентябре морских конвоев. Но, понимая, что объяснения причин в откладывании открытия второго фронта явно недостаточно, он предложил «встретиться в Астрахани, на Кавказе или в каком-либо другом месте». Сталин пригласил премьера Великобритании в Москву, «откуда мне, членам Правительства и руководителям Генштаба невозможно отлучиться в настоящий момент напряженной борьбы с немцами».

Черчилль согласился, но в начале визита чувствовал себя необычно. Практичный и опытный политический лидер, он ощущал себя «не в своей тарелке».

Он летел в Москву вместе с Гарриманом из Ирана над Каспийским морем, к которому в эти дни рвались немецкие войска. «Я размышлял, – пишет он в мемуарах, – по поводу моей миссии в это мрачное большевистское государство, которое я когда-то пытался задушить в колыбели и которое до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизации и свободы… Мы всегда ненавидели их гадкий строй, и, пока немецкий бич не обрушился на них самих, они с безразличием наблюдали за тем, как нас уничтожают, и с жадностью собирались разделить с Гитлером нашу империю на Востоке (курсив мой. – К. Р. ). …Что я должен был сказать им сейчас?»

Конечно, Черчилль понимал, что, сражаясь с фашизмом, Сталин делал для цивилизованного мира ту необходимую и трудную работу, которая была благом для всего человечества, но сам Черчилль не намеревался облегчать миссию Сталина и в этот момент не собирался воевать с Германией, активно помогая Советскому Союзу. Вместе с тем, пишет В.Г. Трухановский, в случае победы Гитлера британский премьер «прекрасно отдавал себе отчет в том, что, оставаясь в одиночестве, Англия обречена на неминуемое и быстрое поражение».

Но дело не только в коварстве и обдуманности эгоистических маневров английского лидера. Черчилль знал, что Британская империя была не готова к войне, и, кроме того, премьера пугала внутриполитическая опасность. Еще в 1940 году Черчилль писал Рузвельту: «… в борьбе может наступить такой момент… для Британского острова», когда «для заключения мира будет, несомненно, создано прогерманское правительство, которое может предложить вниманию протрясенной и голодающей (из-за немецкой блокады морских путей. – К. Р. ) страны доводы почти неотразимой силы в пользу полного подчинения воле нацистов».

Взвесив все эти «за» и «против», умный, хитрый и трезвый политик, он отправился к Сталину, чтобы сгладить негативное впечатление от своего отказа в открытии второго фронта. Но он нервничал: «Я чувствовал себя человеком, который вез огромную льдину на Северный полюс». Однако он боялся потерять союзника в лице СССР и рассчитывал при личной встрече со Сталиным «по крайней мере… показать, что мне не безразличны их несчастья и что я понимаю значение их борьбы в этой войне».

Впрочем, Черчиллем двигало еще и любопытство – он хотел увидеть этого загадочного русского «диктатора», не дрогнувшего перед германской военной машиной и от которого теперь зависело будущее Англии. Впоследствии Черчилль испытывал восхищение перед Сталиным. Его покорила уверенность русского вождя. Он оценил твердость, смелость и взвешенность суждений этого человека, не стеснявшегося говорить ему, Черчиллю, воспитанному на классике британской политической школы, очевидные неприятные колкости, сглаживая их оскорбительную остроту прямотой жеста и товарищеской откровенности.

Первая встреча в Кремле состоялась 12 августа 1942 года, в 7 часов вечера. «Я… – пишет Черчилль, – впервые встретился с великим революционным вождем и мудрым русским государственным деятелем и воином, с которым в течение следующих лет мне предстояло поддерживать близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения. Наше совещание продолжалось около четырех часов… Первые два часа были унылыми и мрачными. Я сразу же начал с вопроса о втором фронте, заявив, что хочу говорить откровенно и хотел бы, чтобы Сталин тоже проявил полную откровенность».