Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

25 октября, когда Сталин принял решение о начале наступления на Киев с Лютежского плацдарма, в Москве началась конференция министров иностранных дел союзных государств. В этот день Сталин принял в Кремле Государственного секретаря Соединенных штатов Корделла Холла, посла США Аверелла Гарримана и Болена.

Поздоровавшись со всеми, Сталин сел на второй стул с края стола. Сухой, высокий, с седой лысеющей головой, в черном костюме и белой накрахмаленной рубашке К. Хелл занял место напротив хозяина. Государственный секретарь вручил советскому вождю послание президента и сказал, что одной из самых важных функций настоящей конференции является подготовка встречи между Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем. Встреча продолжалась около часа.

Вечером 30 октября в Екатерининском зале Кремля Сталин дал банкет по случаю завершения работы конференции трех министров иностранных дел. Кроме членов американской делегации, присутствовали министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден и посол Великобритании в Москве Кларк Керр, члены военных миссий, министр иностранных дел СССР В.М. Молотов и члены Политбюро. За другими столами вперемешку сидели советские наркомы, маршалы и генералы, члены делегаций США и Англии, дипломаты, аккредитованные в Москве, советские и иностранные журналисты. Настроение у всех было приподнятое.

Поздравив участников конференции с успешным завершением работы, Сталин выразил уверенность, что принятые предложения будут способствовать сокращению сроков войны против Германии и ее сателлитов в Европе. Он завершил свое короткое выступление словами: «Что касается Советского Союза, то я могу заверить, что он честно выполнит свои обязательства».

Теперь Сталин мог гласно подвести предварительные итоги. Выступая 5 ноября на торжественном собрании, посвященном 26-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, Верховный главнокомандующий назвал 1943-й «переломным годом Отечественной войны». Оценивая значение Курского сражения, он сказал в докладе: «Если битва под Сталинградом предвещала закат немецко-фашистской армии, то битва под Курском поставила ее перед катастрофой».

Глава 10 «Большая тройка»

В качестве переговорщика маршал Сталин был самым серьезным партнером. Более того, если бы мне пришлось, используя свой примерно тридцатилетний опыт участия в различного рода международных конференциях, подбирать команду для круглого стола, Сталин был бы моим самым первым кандидатом.

Э. Иден (премьер-министр Англии)

Уже с первых дней войны Сталин прилагал серьезные усилия для создания антигерманского внешнеполитического блока. Он понимал, что исход мировой войны во многом определится тем, на чьей стороне окажутся великие державы. Посла Великобритании С. Криппса Сталин принял 8 и 10 июля 1941 года. Во время состоявшихся бесед он получил два послания от Черчилля. А 12 июля Криппсом и Молотовым было подписано «соглашение о совместных действиях» правительства СССР и Великобритании в войне против Германии, в котором давалось обязательство «в продолжение этой войны не вести переговоров, не заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия». 18 июля Сталин ответил британскому премьеру и, поблагодарив за послания, расценил их как «начало соглашения между нашими правительствами».

Зная болезненную реакцию Великобритании на предвоенное присоединение к Советскому Союзу территорий на западе, он указал на полученную в результате этого выгоду от того, что «советским войскам пришлось принять удар немецких войск… в районе Кишинева, Львова Бреста, Каунаса и Выборга», а не «в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностях Ленинграда». Одновременно он предложил срочно создать новые фронты против Гитлера в Европе: «на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика)» и продумать операцию на севере Норвегии с участием сухопутных, морских и авиационных сил СССР.

Однако, не сомневаясь в быстрой победе немцев, Запад был убежден в скором разгроме Советского Союза. В «демократическом» мире эксперты изощрялись в пессимистических оценках. И если министр обороны США считал, что Германия будет «занята минимум месяц, а максимально, возможно, три месяца разгромом России», то англичане давали на это «самое большее шесть недель».

Чтобы иметь более объективные сведения, президент Ф.Д. Рузвельт направил в Москву своего советника Гарри Гопкинса. Выезжая в Москву, практичный американец заглянул по пути в Лондон и там тоже получил от Черчилля полномочия для ведения переговоров со Сталиным. Американцев интересовало: все же сколько времени продержатся эти «русские»?

Посланник Рузвельта на «Каталине» пролетел вокруг Скандинавии в Архангельск и уже оттуда добрался до советской столицы. Принявший англо-американского представителя 30 июля 1941 года Сталин Гарри Гопкинсу понравился. Позже он расскажет в журнале «Америкэн»: «Он приветствовал меня несколькими быстрыми русскими словами. Он пожал мне руку коротко, твердо, любезно. Он тепло улыбался. Не было ни одного лишнего жеста или ужимки. Иосиф Сталин знал, чего он хочет, знал, чего хочет Россия, и он полагал, что вы также это знаете.

Во время второго визита мы разговаривали почти четыре часа. Его вопросы были ясными, краткими и прямыми. Как я ни устал, я отвечал в том же тоне. Его ответы были быстрыми, недвусмысленными, они произносились так, как будто они были обдуманы много лет назад.

…Если он всегда такой же, как я его слышал, то он никогда ни говорит зря ни слова. Ни разу он не повторился. Он говорил так же, как стреляли его войска, – метко и прямо… Если он хочет смягчить краткий ответ или внезапный вопрос, то он делает это с помощью быстрой сдержанной улыбки – улыбки, которая может быть холодной, но дружественной, строгой, но теплой. Он с вами не заигрывает. Кажется, что у него нет сомнений. Он создает в вас уверенность, что Россия выдержит атаки немецкой армии. Он не сомневается, что у вас также нет сомнений».

До войны Сталин нечасто встречался с дипломатическими представителями Америки и Англии. Но теперь он сразу нашел верный тон и манеру поведения. Собственно, он не подстраивался под собеседника, а был привычно естественен.

«Он предложил мне одну из папирос и взял одну из моих, – продолжал Гарри Гопкинс. – Он непрерывно курит, что, вероятно, и объясняет хриплость его тщательно контролируемого голоса. Он довольно часто смеется, но это короткий смех, быть может, несколько сардонический. Он не признает пустой болтовни. Его юмор остр и проницателен. Он не говорит по-английски, но, когда он обращался ко мне по-русски, он игнорировал переводчика и глядел мне прямо в глаза, как будто я понимал каждое слово…

Два или три раза я задавал ему вопросы, на которые, задумавшись на мгновение, но не мог ответить так, как ему хотелось бы. Он нажимал кнопку. Моментально появлялся секретарь, так, как будто он стоял наготове за дверью по стойке «смирно». Сталин повторял мой вопрос, ответ давался немедленно, и секретарь исчезал».

Американец по достоинству оценил деловую прагматичность советского руководителя: «В Соединенных Штатах и в Лондоне миссии, подобно моей, могли бы растянуться и превратиться в то, что государственный департамент и английское министерство иностранных дел называют беседами. У меня не было таких бесед в Москве, а лишь шесть часов разговора. После этого все было сказано, все было разрешено на двух заседаниях».

Значительную часть беседы заняла практическая сторона встречи, касающаяся ряда вооружений и материалов, в которых была необходимость у армии и промышленности. «Сталин сказал мне, – вспоминал Гопкинс, – что в первую очередь русская армия нуждается в легких зенитных орудиях калибра 20, 25, 37 и 50 мм и что им нужно очень большое количество таких орудий для защиты своих коммуникаций от самолетов-штурмовиков.

Следующая большая потребность – в алюминии, необходимом для производства самолетов. В-третьих, необходимы пулеметы калибра приблизительно 12,7 мм, в-четвертых, винтовки калибра 7,62 мм. Он сказал, что ему нужны тяжелые зенитные орудия для обороны городов… Он заявил, что исход войны в России будет в значительной степени зависеть от возможности начать весеннюю кампанию (курсив мой. – К. Р. ), имея достаточное количество снаряжения, в частности самолетов, танков, зенитных орудий».

Указание на весеннюю кампанию обращает на себя внимание, ведь разговор происходил еще только летом 1941 года… В этот период Америка сохраняла нейтралитет, но Сталин исходил из того, что рано или поздно она будет вовлечена в войну.

Он указал, что «мощь Германии столь велика и что хотя Россия сможет защищаться одна, Великобритании и России вместе будет очень трудно разгромить немецкую военную машину». Поэтому, сказал он Гопкинсу, «нанести поражение Гитлеру – и, возможно без единого выстрела – может заявление Соединенных Штатов о вступлении Соединенных Штатов в войну с Германией».