Трактат об удаче (воспоминания и размышления) - Евгений Сапиро

Особенности кадровой политики «эпохи Путина» – в масштабной замене приоритетов. Во всей системе классические оценки карьерной конкурентоспособности отошли на второй план. На первом оказался принцип «свои да наши».

Довольно солидные люди с учеными степенями со всей серьезностью не раз убеждали меня, что такой подход имеет право на жизнь, что он по науке: из «своих да наших» отбираются тоже лучшие, да к тому же проверенные!

Согласен. Но всю эту научную обоснованность обесценивает объем выборки. Кто из двух старателей, восемь лет моющих кадровое золото на одной и той же речке под названием Россия, добудет больше самородков? Тот, кто «прошел» 84 участка (субъекта Федерации), или один (питерский)? Видимо, Владимир Владимирович считает, что «питерский» участок – самый золотоносный, и на нем копать да копать, а не бегать по всей реке, где, кроме мелочевки, ничего не найдешь.

Может быть, оно и так, но я, немало походивший по российским берегам, в это не верю.

Не мельтеши, или В защиту дилетанта

На седьмой год эксплуатации, в условиях посыпаемых солью зимних пермских дорог и теплого гаража, крылья моей первой автомашины «Волга-21» проржавели насквозь. Запасные можно было достать только по блату, которого у молодого доцента политеха еще не было. Сварщик-«шабашник» дырки заварил, а зашкурить швы снисходительно поручил хозяину. Минут пятнадцать, сидя на «запаске» и покуривая, он брезгливо поглядывал на мои потуги, затем тяжело вздохнул и спросил:

– Мельтешишь?

– Мельтешу.

– Больше не мельтеши!

Он отодвинул меня в сторону, отобрал все «приспособы» и играючи прошелся ими по металлу. Через полчаса крыло сверкало зеркальным блеском…

С тех пор выражение «не мельтеши» прочно вошло в мой лексикон, стало «программной» истиной. Ее смысл: для собственного развлечения можешь заниматься чем угодно, но в присутствии настоящего МАСТЕРА не мельтеши.

Я много лет не только сам свято соблюдал эту истину, но и пытался склонить к этому других. Однажды Андрей Климов, ныне депутат Госдумы, а тогда доцент кафедры, которой я заведовал, гордо показал мне свой фельетон, опубликованный в журнале «Крокодил» (между прочим, органе ЦК КПСС). Я его поздравил, но не обошелся без ложки дегтя:

– Вы по-прежнему намерены работать над докторской диссертацией?

– Конечно.

– Тогда настоятельно рекомендую покинуть сатирический жанр.

Тем более что научные публикации у вас получаются лучше.

Надо сказать, что Андрей Аркадьевич моему совету внял. А чувство юмора не повредило ему в политике.

Но подошло время, и я сам несколько раз нарушил эту заповедь: замельтешил.

Осмелился острить в присутствии Михаила Михайловича Жванецкого.

Весной 1997 года продюсер Леонид Новоселицкий сотворил два добрых дела: организовал в зале Пермского оперного театра гастрольное выступление Михаила Жванецкого и пригласил на это выступление меня.

По давно заведенной традиции гастролер после концерта на несколько минут заходил в гостиную театра, и у приглашенных была возможность хоть накоротке, но пообщаться с ним. Поэтому я захватил с собой официальную стенограмму заседания Совета Федерации, на котором один из губернаторов-сенаторов, пытаясь решить проблему неплатежей, предложил резко увеличить темпы инфляции, обеспечив в то же время ее «управляемость и контроль». Я среагировал на его предложение репликой: мол, это «ценное» предложение напоминает мне рецепт «доктора» Жванецкого: одновременный прием снотворного со слабительным…

Первое отделение прошло на ура. В антракте Леня подошел ко мне и попросил после окончания выйти на сцену и сказать пару благодарственных слов. И, чтобы отрезать путь к отступлению, вручил мне букет.

Да подтвердят присутствующие на концерте, но это был тот самый случай, когда между выступающим и зрителем был стопроцентный контакт, когда «кураж» ощущался не только артистом, но и каждым зрителем.

Если бы этого не было, я бы, конечно, не рискнул острить в присутствии САМОГО. Все произошло «на автомате». Не ручаюсь за точность своего монолога, но большинство фрагментов память сохранила:

С М. М. Жванецким. Москва, 1997 год

– Михаил Михайлович! Даже не знаю, как к вам обратиться. Сказать «дорогой» – подумают, что намекаю на цену билетов…

Разогретый до температуры плавки металла, зал бурно среагировал на эту незамысловатую шуточку.

– Присутствующие здесь знают, что Жванецкий – классик. И убедились в этом еще раз. Но знает ли об этом сам Жванецкий – это вопрос. И, чтобы он в этом не сомневался, позвольте зачитать протокол Совета Федерации, на котором Жванецкий, как и положено классику, цитируется «по делу»…

Далее в полном объеме прозвучал вышеприведенный отрывок из дискуссии в верхней палате российского парламента, после чего я вручил ему этот документ.

Из четырех последних сюжетов, прочитанных М. Жванецким на концерте, два оказались посвящены теме «голубизны»…

– …Михаил Михайлович! Только не обращайте внимания на цвет моего костюма (он был сине-голубой, на что зал незамедлительно и бурно среагировал), но все присутствующие в этом зале теперь имеют право и удовольствие сказать: «Я целый вечер имел самого Жванецкого! И как имел!»

Зал снова взревел.

Когда дали занавес, Михаил Михайлович, по-моему, без восторга, обратился к устроителям: кто такой порушил мне концовку? Меня представили: профессор, спикер, сенатор… Михаил Михайлович внимательно взглянул на меня:

– Посмотрите! Сенатор, а на человека похож!

После концерта поехали на Гайву, в одну из немногих тогда в Перми «еврогостиниц». За столом было человек 7–9, в том числе областной министр культуры Лидия Лисовенко, директор оперного театра Михаил Арнопольский…

Я еще больше обнаглел, продолжая свои шуточки уже не «при», а «вместе» с МАСТЕРОМ.

Тормоза сдали…

От светлой атмосферы, царившей в этой небольшой компании…

От выпитого за этим столом, от теплоты и детской искренности, исходящей от этого гениального и совсем не «великого» человека…

От его обращения где-то через час ко мне по имени, от «прекрати, зови меня Миша…».

Оказалось, что именно от меня великий одессит впервые услышал отличную одесскую хохму.

В 1968 году мы с женой отправились в круиз по Средиземному морю. Конечным пунктом путешествия была Одесса. Туристов выпустили на берег, сказав, чтобы пришли за вещами через два часа. Поднимаемся по знаменитой одесской лестнице. Навстречу спускаются две девушки, в руках у них розовое мороженое. Поднимаемся дальше, и на верхней площадке лестницы обнаруживаем старого одесского еврея, торгующего именно мороженым, но белого цвета. На всякий случай жена спрашивает у мороженщика:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});