Борьба за огонь - Жозеф Анри Рони-старший

домов. Вскоре он собрал около двух десятков односельчан и объяснил им, что горцы пришли сюда как лазутчики, шпионить за ними, что если позволить им вот так, небольшими группами, спускаться с гор, то ничто не помешает им однажды ночью захватить деревню и убить беззащитных воинов. Ведь они уже и так стреляли по деревне. Неужели такое оскорбление можно оставить безнаказанным? Враг только станет наглее, прояви они подобную мягкотелость.

Все соглашались с ним, ибо принадлежали к партии свирепых, чтивших законы предков. Все бросились искать сторонников. Когда их собралось около полусотни, они с воинственными криками разбежались по деревне. Люди высыпали из домов. Громкими кличами, притворным гневом, красноречием, сеющим недоверие и страх, Вер-Скаг и его люди разожгли в толпе самые темные инстинкты, подогревая в ней безумие – то ли подлинное, то ли мнимое. Женщины тут же начали истерически визжать, требуя крови горцев, упрекая мужчин в том, что те потакают врагам. Роб-Сен и некоторые вожди его партии тщетно пытались остановить их, но их с угрозами оттеснили, а Вер-Скаг, встав во главе самых ожесточенных, занес свой гладкий топор над головой Ин-Кельга. Его остановил возмущенный ропот озерчан, не одобрявших убийство соплеменника, ибо они держались друг друга, как муравьи из одного муравейника; тогда он повлек за собой всю толпу к мостам.

Кровавое безумие охватило людскую массу, даже те, кого прежде считали спокойными, тоже влились в толпу, яростно размахивая оружием – топором, тесаком из альпийского камня, ясеневым луком, стрелами с кремневыми наконечниками.

Но Роб-Сен и его люди тоже бросились к мостам, никого туда не подпуская. Они выстроились в несколько рядов – выставили вперед безоружных слуг, за ними стояли свободные люди из партий, потом вожди, и над ними возвышался Роб-Сен – самый могучий из всех. Толпа требовала прохода, не решаясь тронуть вождей; тогда Вер-Скаг ударил одного из слуг кулаком, и все завыли, как собаки на луну, угрозы зазвучали все громче, круг ненависти сжимался все теснее.

Роб-Сен, вооруженный копьем и топором, внезапно вышел вперед к толпе. Все попятились. Вождь сообщил о своем решении предотвратить жестокую и бесполезную войну, в любом случае высокие плато и ущелья, где жили светловолосые люди, непригодны для озерчан. Гигант, чья могучая сила способна остановить распри, добавил мудрые слова о необходимости мира с горным народом, дабы обезопасить себя от захватчиков с великих западных озер. Он и его сторонники уже давно проповедовали эту мысль: заключить союз с народами центральных озер и с горными племенами. Он говорил властно и спокойно. Толпа, восхищенная его энергией, пораженная его благоразумием, осознавшая превосходство его мудрости и мужества, затихла, как затихает стадо оленей, когда ревет главный самец. Ропот восторга и сожаления сменил возмущенные крики и яростные требования, когда юный Ин-Кельг с пылающим взором, символ красоты своего племени, встал плечом к плечу с отцом. Но Вер-Скаг и те, кто жаждал кровопролития, поняли, что проиграют, если и дальше позволят говорить гиганту, и один из них, известный своим красноречием, перебил его, долго обвиняя чужаков в том, что они пришли с намерением поджечь деревню. Его гнев, притворное негодование, искусное разжигание старых ссор, яростное выражение лица вновь возбудили в толпе негодование и жажду крови. И вот уже Вер-Скаг и десять его приспешников стали наступать на Роб-Сена, подняв топоры, когда вмешался жрец Ви-Кинг.

Он стоял в угасающем свете луны, и, казалось, в нем одном воплотились все старинные фанатичные суеверия. Непонятные другим мечтания, надменность человека, верящего в оккультные силы, жестокость, присущая тем, кто избалован слишком мягким климатом, нетерпимость и склонность к скоропалительным выводам – все это проступало в его улыбке, в его темных, тусклых глазах, которые не выражали ни печали, ни радости, было отпечатано на его тяжелом нахмуренном лбу, читалось в его руках жреца, воздетых, как для молитвы, в его стремлении продемонстрировать свое благородство. Он говорил, словно представлял закон, род, глас общества. «Гений оживил толпу». Он заявил, что все до единого горцы должны быть истреблены, чтобы никто из них не вернулся домой и не принес весть об убийстве остальных.

Роб-Сен по-прежнему возражал, но к Ви-Кингу присоединились еще два жреца, и воодушевленная толпа стала рычать и улюлюкать, возмущаясь неожиданно возникшим препятствием. Наконец другие вожди отошли в сторону. Один Ин-Кельг удерживал восставших. И хотя все подростки любят опасные приключения, этот не переставал выкрикивать оскорбления собравшимся. Но отец заставил его замолчать, и оба хмурились: вождь – возмущаясь неминуемой отныне схваткой с западными озерчанами, юноша – испытывая ярость из-за предстоящих бессмысленных убийств, а также от страха за Эйримах, которую мог настигнуть Вер-Скаг.

Но пока воины, женщины и дети в беспорядке бежали к берегу, Вер-Скаг выслал вперед самых искусных разведчиков, самых быстрых бегунов; а затем, поскольку толпа была шумной и неорганизованной, призвал ее к молчанию, дабы застать врага врасплох. Тогда они бросились бежать, задыхаясь и сохраняя на лицах ту же застывшую ухмылку; и дети, оказавшиеся, как и остальные, заложниками этой драмы, затихли и молча бежали в нежном свете луны навстречу неведомому ужасу.

Так они двигались в течение часа и достигли рощицы вязов и дубов. Там, сгрудившись вокруг Вер-Скага и подпитавшись его ненавистью, они стали еще более неуправляемыми и неистовыми; потрясая оружием и чувствуя его тяжесть в своих руках, они становились все смелее. Вскоре вернулись разведчики Сланг-Эгх и Берг-Гот. Еще издали они размахивали руками, что означало победу, а когда подбежали к вождям, то сообщили, что горцы встали лагерем недалеко отсюда под деревьями, разожгли там костры и все спят, кроме одного дозорного.

В безмолвной ярости все согласно закивали; женщины и дети вытащили кремневые ножи, чтобы подвергнуть врага ужасным мучениям, и стали делиться советами, как сподручнее убивать, как продлить агонию; эти черные обычаи вошли в кровь и плоть народа вместе с палящим солнцем, с жертвоприношениями идолам и, как ядовитые растения, взросли на почве, удобренной человеческой ненавистью. Сланг-Эгх и Берг-Гот разделили толпу пополам, каждый повел свой отряд, но Хан-Ут, самый меткий лучник, уже достиг лагеря горцев. Когда толпа была близко, дозорный лагеря забеспокоился и, отойдя на некоторое расстояние от костра и спящих вокруг соплеменников, стал вглядываться в ночную мглу. Он удивленно поднял руку, и в этот момент стрела Хан-Ута пронзила его грудь, поразив прямо в сердце. Он только успел издать глухой стон.

Оба отряда озерчан заняли выгодные позиции выше лагеря горцев, и все, у кого были наготове лук и стрелы, только ждали команды, в то время как женщины и дети выстроились позади них, а