Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

Владивой положил на требный стол один перстень и повернулся к Вихрату.

— Руби.

Тот брови вскинул, как будто не понял, что от него хотят. Или решил вдруг, что князь тронулся умом. Но ладонь его все же легла неуверенно на оголовье висящего на поясе топора.

— Зачем, князь? — спросил он осторожно и отчего-то оглянулся на Грозу.

— У тебя есть топор, я тебе велю — вот и руби, — усмехнулся Владивой.

Вихрат вдохнул тяжко и подошел к требищу, снимая оружие с пояса. Замахнулся коротко, взглянув на чур Перуна и опустил точным тяжелым движением на поблескивающий перстень. Тихо звякнуло — и сердце подпрыгнуло до самого горла. Две серебряных дуги разлетелись в стороны от удара, а Владивой положил на стол второе кольцо. Указал на него взглядом. Воевода рассек его тоже и замер, сжимая топор в опущенной руке.

— Тем я перед ликом Перуна и перед взорами всех, кто собрался здесь, — заговорил Владивой, обращаясь к онемевшей толпе, — говорю, что Гроза Ратиборовна больше не жена мне. Все обряды, что нужны еще, будут справлены в святилище богинь. Надеюсь, что они простят меня за то, что я поторопился сломать перстни. Да дело не терпит. Слишком долго и без того терпелось… Зря сделалось.

Гроза и хотела что-то сказать, а не могла. Горло будто сжалось в кулаке при взгляде одном только, каким встретились они с Владивоем после того, как он замолчал. На щеках его играли желваки, а в глазах стояла такая стужь нестерпимая, что жутко становилось. Сколько боли они причинили друг другу. Сколько думал князь, что будут они снова близки, как раньше было — а не получилось. Потому что время утекло, поменялось многое. И попытка угнаться за минувшим оказалась плохой затеей.

Гроза ясно видела сейчас красноватые шрамы на его шее — под светом холодного осеннего ока. И на кисти его, в которой он недавно еще перстни сжимал. И казалось, что шрамы не только на его теле остались. Но и в душе ее — тоже. Как бы то ни сложилось, а не отбросишь из памяти все, что случилось прошедшим летом. Как круто повернулась жизнь — и верить хотелось теперь, что только к лучшему.

Владивой еще недолго смотрел на Грозу. Больше ни на кого даже случайного взгляда не уронил. И едва, показалось, заставил себя шаг сделать — а там просто ушел с капища. Люди зашевелились, тихо обсуждая то, что увидели. И кололи Грозу взглядами со всех сторон явственно осуждая. Она не стала терпеть, не стала виниться перед ними, зная что только в этом был правильный исход.

Она повернулась и, проталкиваясь между сомкнувшихся вокруг плеч, подошла к Рарогу.

— Идем? — улыбнулась через силу, хоть улыбаться не хотелось, и поймала его руку в свою.

Он кивнул только и повел ее прочь с капища. Оставаться в Волоцке больше не было надобности. И скребло еще внутри мыслью, что все случилось слишком холодно, слишком резко — только лишь волей Владивоя, который запер вдруг все свои чувства где-то в глубинах души. Чтобы больше не ранить. Чтобы все же позволить Грозе пойти без препятствий той дорогой, что она выбрала.

— Нам бы вернуться до самых больших снегов, — Рарог обнял ее за плечо, как только они скрылись с людских глаз. — Волох скоро встанет на стоянку недалеко от Кременья. Хотел его и остальных на свадьбу позвать. Как весна будет.

Гроза покачала головой, невольно улыбаясь его торопливости. Да, теперь ей разве что к лету можно будет замуж вновь идти. Да то ее мало беспокоило. Узы, что связывали ее с любимым, были гораздо крепче обрядных.

— А там они куда? Зимой-то по рекам не больно походишь.

— Кто в Белом Доле осядет. Кто по домам… — пожал плечами Рарог.

Бывшие находники по-прежнему оставались на службе у князя, хоть и не растеряли до конца своей славы. Да и замашек, думается, тоже.

— Не хочешь к ним вернуться? — Гроза глянула на него искоса, чуть прищурившись.

— Мне и рядом с тобой битв хватает.

Она легонько ткнула любимого кулаком в грудь — и они чуть быстрее пошли через полупрозрачную липовую рощу до терема. А там — снова в путь. Да теперь уж, кажется, туда, где будет их ждать спокойствие до поры.

Эпилог

Гроза осторожно спустила ногу на только едва протаявший из-под снега берег, удерживая теплый сверток с дочкой одной рукой, а другой, опираясь на ладонь мужа. Огляделась: весь Пороги еще как будто не до конца сбросила зимнюю сонливость. Стояли недвижимо кругом одетые в темную, влажную бронзу сосны. Только едва качалась в самой вышине приглушенная зелень их хвои. Слышались где-то голоса людей — вдалеке, на улице. Лежали подтаявшие пятна снега в тенистых ямках и низинках, пронзенные тонкими иглами прошлогодней травы. Шуршало все едва слышно, дышало огромной грудью проснувшейся весны. Еще немного и начнется пахота. А там и сев: закрутится коловорот во всю силу, только и успевай дни отсчитывать в хлопотах.

— Я понесу? — Рарог склонился к лицу Грозы, отвлекая ее от воспоминаний, что вереницей поплыли перед взором. Не слишком-то приятных, да тех, что из памяти все равно не выбросишь. Верно, где-то там, недалеко от дома Милонеги, стоят еще обгоревшие останки сенника. Вряд ли стали хозяева отстраивать новый на том же месте. Отметил огонь — значит, нужно в покое оставить, не бередить, не то может вновь несчастье приключиться.

Гроза отдала дочь в руки отца, а тот принял ее бережно. Взглянул в спокойное личико спящего ребенка — улыбнулся — и пошел впереди.

Нынче им непростое дело предстоит. Подступил тот срок, когда в любой день могла матушка Грозу за собой позвать. Уже скоро Красная горка, а значит, вышло время спокойной жизни ее среди людей. И как бы ни уговаривала она себя поверить в то, что как-то все разрешится само собой и река не станет забирать ее у мужа и ребенка, из их дома, который только вот-вот к весне отстроили усилиями всех весечан, которые рады оказались принять обратно наследника нынешнего старшего волхва Велеса.

Недолгой оказалась их опаска и злость. Стоило только собрать вече общее и рассказать, что затянувшаяся немилость богов все же сменилась милостью, как люд перестал мерять Рарога взглядами искоса. Хоть даже после возвращения их с Грозой из Волоцка, ждали еще, что вот-вот и нагрянет князь в Кременье. Передумает отпускать бывшую меньшицу. Уже давно осталась позади та была сила, что наполняла их племя в давние времена. Теперь они опасались князя не меньше, чем другие, еще с пару десятков лет назад всерьез замахиваясь на княжий стол.

Да только Рарог и Гроза знали, что когда-то время это смутное закончится и придут дети детей — и кто-то из них станет новым князем. И не увидят они того, может, а все равно на душе светлее становилось.

И помалу все успокоилось. А как довелось Грозе освободиться от уз с Владивоем, так благожелательность кременчан становилась все ощутимее с каждым днем. Появились и подруги помалу, и женщины старшие все норовили чем помочь. Вот и в Пороги провожали с наставлениями и надеждой, что Гроза вернется прежней, что не заполнит собой река ее душу, не унесет прочь, чтобы выстыла и забыла то, что согревало ее так долго.

Маленькая дочка, родившаяся лишь луну назад, тихо покряхтывала на руках Рарога. А он держал ее крепко, но бережно — такую маленькую по сравнению с ним. По сравнению даже с Грозой. Они прошли мимо веси, не заходя ни к кому, не показываясь даже у околицы — нечего другим знать пока зачем они сюда пришли нынче. Вывела тропка тенистая, сырая, темнеющая влажной землей к капищу богинь — Гроза зашла туда и оставила заранее подготовленные требы. Постояла немного, глядя в лицо Лады, что излила однажды свою теплую и в то же время тяжелую волю, заставляя сделать выбор, над которым многие размышляли бы полжизни. Богиня смотрела спокойно с высоты своей — резными глазами, глубокими пусть и неподвижными.

Еще долго идти пришлось через лес влажный, неподвижный, хранящий в глубинах своих оплывшие сугробы, все усеянные хвоей и чешуйками коры. Вот и показалось Ледное озеро, что помалу сбрасывало звенящие зимние оковы. Край его темнел широкой полыньей, вода покачивалась неспешно, словно силы пробовала. Знать, скоро уж то время придет, когда разольется озеро вширь, затопляя и этот лужок — до самой стены леса.