Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

Грозу Веглас больше и взглядом не одарил, словно была она здесь вовсе чужой и ненужной. Оттого горечь тугая в горле встала. Отчего-то хотелось, чтобы отец любимого принял ее. Да как? Зная, что она беглая жена князя. Верно, не каждый родитель на то пойдет, не всякий захочет понять, особенно если отпрыск и без того многим себя ославить успел.

Веглас встал и неспешно пошел прочь, ведя кончиками пальцев вдоль стола, будто перестал вдруг чувствовать уверенность в собственных ногах, в том, что верно идет. Как только скрылся он за дверью, Ярена тут же присела рядом с сыном и за руку его схватила. Заглянула в лицо жадно и ожидающе.

— Говори, что с вами случилось? — она указала взглядом на Грозу. — Верно ведь говорят? Меньшица она княжеская? Других таких девиц по имени Гроза я не знавала.

И не оказалось в ее голосе неодобрения. Только любопытство беспокойное. Словно тревожили ее невзгоды сыновьи, а то, что увел он жену у князя — вовсе нет.

— Может, и назвал Владивой Грозу своей женой. А жена она мне по совести и праву, — серьезно ответил Рарог, задумчиво тыча ложкой куда-то в глубины каши, что мать поставила перед ним в миске.

А Гроза, с уходом Вегласа вдруг перестав смущаться, решила поесть, не дожидаясь его. Признаться, голод немалый одолевал. А сейчас, как дитя внутри росло, он накатывать стал гораздо чаще. И радоваться надо, что легкая дурнота, которая становилась, кажется, постоянной, не мешала подкреплять силы.

— Это отчего же? — плутовато прищурилась Ярена. И поняла, наверное, все, а хотела от сына услышать.

Тот замялся отчего-то, пытаясь лыбку удержать, что так и ползла по его губам. Даже Грозе стало от нее неловко и жарко вмиг. Словно только она уже могла открыть все, что связывало их. Так крепко, что теперь никак не разорвать. Даже князь не смог.

— Гроза ребенком моим тяжела, — все же поведал матери Рарог. — Нам бежать от Владивоя пришлось — верно. И в Порогах мы с ним столкнулись. Нехорошо окончилось.

Ярена, кажется, и обрадовалась на миг, а в другой — побледнела. Кого не испугает гнев князя, который обрушиться может на всю весь, как узнает он, где сбежавшая жена скрывается.

— Я не хочу, чтобы вы в опасности были, — поспешила вступить в разговор Гроза.

— Но сейчас я должна быть рядом с Измиром. Я всегда должна быть рядом с ним, потому что единственно этого хочу.

— А что с князем делать будешь, как он снова за тобой придет? Не оставит ведь так… — усомнилась Ярена.

Да и понять ее можно: кому хочется, чтобы дитя, пусть уже и выросшее уже давно едва не в сажень, горя хлебнуло сполна от княжеской немилости? Гроза и сама того не хотела бы. Да куда теперь им вдвоем деваться: сами такой путь выбрали.

— Позвольте у вас остаться, как я окрепну немного после немочи. Давит меня какую уж седмицу. А там я сама к мужу поеду. И говорить с ним буду, — Гроза протянула руку мимо Рарога и накрыла ею ладонь Ярены. Отчего-то так остро захотелось ее коснуться. Свою просьбу и искренность еще пуще передать. И ту силу, что сейчас ее наполняла вместе с мыслью о ребенке внутри.

Большуха покивала понимающе: уж какая мать не поймет.

— Я и рада бы. Но ты же сама понимаешь, Гроза, что решать будет не только Веглас. Но и другие, — проговорила она строго. — Потому как тут не от варягов укрыть надо. А от князя самого. А коли он все же решит пожаловать?

Рарог с Грозой переглянулись коротко.

— Он хворает сейчас сильно, — пришлось ответить. Но это только усилило беспокойство большухи. — Думается, есть время мне оправиться. И, если все же приедет сюда, я не допущу никакой беды.

Ярена недоверчиво покривила губами, но не стала больше ничего говорить. Разрешила остаться, пока не свершится обряд нужный на капище Велеса, пока не скажется свое слово Веглас — того им всем теперь дождаться надо. И спокойно было до самого вечера, пока не пришел старейшина домой. За то время Гроза успела хозяйке и с вечерей помочь. А Рарог встретил вернувшегося откуда-то брата

— и они вместе ушли. Уж за какими делами или разговорами, то можно и потом выведать. Таномир лишь успел за обедней со всеми посидеть, любопытно на Грозу посматривая. И все так же слегка ее смущаясь.

А как вернулся Веглас — снова повисло напряжение в избе ощутимое. Хоть и не стал он никого гнать. Не стал жену отчитывать за мягкость и потакание излишнее сыну. Нашлось место им с Грозой в небольшой клетушке — и то ладно. Гроза сама ее лишний раз вымела и лавку, для двоих, может так статься, слишком узкую, застелила. Только за вечерей почуяла, что пахнет от старейшины дымом и травами какими-то. Нарочными для волхвов — она в них не ведала много. Верно ходил уже Веглас к святилищу. Спрашивал что-то. Совета, может, высокого, знаки какие усмотреть пытался в появлении сына. Но расположен он к Рарогу был, кажется, чуть более тепло, чем еще утром. И Гроза опасалась, что это ей просто почудилось.

Ночью они оба, не сговариваясь и не мешая друг другу, не спали долго. Уверенная ладонь Рарога лежала на талии Грозы. Она ощущала кожей его волнение — в преддверии утра, когда решится не только его судьба, но, может так статься, и ее тоже. Потому что связаны они накрепко. Куда он, туда и она — по-другому и быть не может.

— Все хорошо будет, — шепнула Гроза, сжимая пальцами его ладонь. — Знаки поменялись. И твой отец уже понял, что так, как нужно. Они примут тебя назад.

— Я очень этого хотел бы, Лиса, — Рарог уткнулся лицом ей в затылок. — Не ради себя. Я привык уже быть вдали отсюда. Сожалел, скучал, но привык — так. А тебе нужно здесь остаться. Не скитаться же дальше. И мать позаботится. Она вон рада как.

— Да не больно-то, — улыбнулась Гроза.

— Это она так ворчит, — любимый мягко обхватил пальцами ее подбородок, поворачивая к себе лицо. — А сама рада до невозможности. Я же вижу.

Его глаза тускло сверкнули в плотном мраке, где неспешно колыхались льющие в окно ночные звуки: шороха ветвей и далекого ухания птицы в лесу, поскрипывания сверчков, разомлевших нынче от жары. И дыхания хозяев, что доносилось из соседней хоромины. Чуть шершавая подушечка пальца прошлась по нижней губе Грозы. Она поймала ее зубами, слегка прикусывая. И даже от этого стало вдруг неловко так, что щеки запекло. Казалось, стоит двинуться чуть резче, и все обязательно услышат.

Рарог усмехнулся тихо и прижался к ее рту своим. Осторожно скользнул ладонью вдоль тела до бедра и в несколько рывков задрал рубаху. Торопливо приспустил порты и заглушил губами отчаянный вздох Грозы, когда взял ее. Неведомо как никого они не разбудили: мерное дыхание домочадцев осталось таким же, как наконец застыли Рарог и Гроза, тесно прижавшись друг к другу. Унимая колотящиеся вместе сердца, сплавленные в единое целое общим жаром.

Чуть остыв, они тут же уснули. А утром Гроза больше нутром почуяла, как светает. Помалу забрезжила красноватая в облаках заря, сочась вишневым соком между берез, между ветвей тонких, играя на ладонях мелких листьев. Упала на лицо первыми лучами точно в оконце. Рарог поднялся медленно и осторожно, стараясь Грозу не разбудить. Только не удержался все же — коснулся ее виска губами, прежде чем из клетушки их выйти. Она открыла глаза, успев только ухватить спину его, прежде чем он скрылся. Она прижала кулаки к груди, сжимая в них край одеяла. Сердце, совсем проснувшись, забилось встревоженно. Как бы ни была она уверена в том, что все будет хорошо, а все равно страшно.

Она хоть и сама с богами порой говорить пыталась и даже слышала, когда хотели к ней обратиться — а все равно воля их была для нее непостижима. Она помнила голос Велеса. Чуть насмешливый, но и грозный тоже. Сильный не громкостью своей, что в голове звучала, а перекатами низкими, особыми, словно доносящимися из глубин таких, что никому, даже волхвам, не разглядеть. И боязно было за Рарога — что придется ему в эту пучину окунуться, так или иначе отдаться на волю бога, который сам выбрал его. И боролся за него, как за собственного сына.

Послышались голоса в хоромине. Поначалу тихие, но нарастающие, как просыпались хозяева. Басили мужские, только едва прерываясь тихим голосом Ярены. Гроза поднялась тоже, желая Рарога проводить, пока на капище не ушел вместе с отцом. Да пока в порядок себя приводила: не вылетать же под чужие взоры растрепанной — а мужи ушли спешно, кажется, даже не поутренничав.