Врата Мертвого Дома - Стивен Эриксон

Ночами Дукер бродил по лагерю беженцев, хаотическому лабиринту палаток, навесов и крытых фургонов, вглядываясь во всё с извращённым равнодушием. Историк, теперь — свидетель, наблюдатель, обманутый иллюзорной верой в то, что сам он выживет. Проживёт хотя бы столько, чтобы успеть записать всё на пергамент в слабой надежде на то, что истина — достойное сохранения сокровище. Что рассказанное станет уроком, который услышат. В слабой надежде? Нет, это откровенная ложь, безумный бред худшего толка. Уроки истории никого ничему не учат.

Дети умирали. Дукер присел, положив руку на плечо матери, и вместе с ней смотрел, как жизнь медленно покидает младенца у неё на руках. Словно пламя масляного светильника, становится всё более и более тусклым, вспыхивает и гаснет. В тот миг, когда борьба за жизнь уже проиграна, маленькое сердечко замедляется от этого осознания, а затем замирает в немом удивлении. И больше уже не бьётся. Затем боль наполняет обширные пещеры в душах живых, уничтожая всё, чего касается, яростью, гневом на такую несправедливость.

Что можно противопоставить слезам матери? Он пошёл дальше. Неприкаянный, вымазанный грязью, потом и кровью, он стал чем-то вроде призрака, добровольным парией. Вопреки прямому приказу Дукер перестал ходить на еженощные сборы у Колтейна. В сопровождении верного Листа днём он скакал с виканцами на флангах и в арьергарде, шагал с солдатами Седьмой, с хиссарской стражей, морпехами, сапёрами, аристократами и грязнокровками — так начали себя называть беженцы низкого происхождения.

Говорил Дукер мало, все уже так привыкли к его присутствию, что могли при нём не испытывать неловкости. Какие бы лишения они ни пережили, у людей всегда оставались силы на то, чтобы высказать своё мнение.

Колтейн — на самом деле демон, такую злую шутку сыграла над нами Ласиин. Да нет, он в сговоре с Камистом Релоем и Ша’ик, всё это восстание — маскарад, ибо Худ явился, чтобы объять все земли смертных. Мы склонились перед Господом Черепов, а взамен за всю пролитую кровь Колтейн, Ша’ик и Ласиин взойдут, дабы встать одесную Владыки Худа.

Худ является нам в полёте накидочников — открывает лицо своё вновь и вновь, каждый закат приветствует голодной усмешкой на темнеющем небе.

Виканцы заключили договор с духами земли. И эту землю нам предстоит удобрить своими телами…

Это ты не туда загнул, дружок. Мы-то — всего лишь добыча для богини Вихря. Через нас всему миру преподан урок.

А на Совете знати едят детей.

Это откуда известно?

Говорят, кто-то случайно наткнулся на их жуткую трапезу вчера. Совет призвал тёмных Старших богов, чтобы только жирок свой сохранить…

Зачем?

Жирок сохранить, говорю. Правда! А теперь звериные духи бродят по лагерю ночью, собирают детишек — мёртвых или таких, которые уже почитай что мёртвые, только посочнее малость будут.

Да ты совсем сдурел…

Он, может, и не так уж не прав, приятель! Своими глазами я видел обглоданные кости нынче утром: горы костей — черепов нет, а сами кости на человечьи походят, только махонькие. Ты бы и сам не отказался сейчас от жареного младенчика, а? Вместо полмиски этой бурой баланды, которой нас теперь потчуют?

Говорят, войско Арэна всего в нескольких днях пути от нас, сам Пормкваль его ведёт. И с ним — легион демонов…

Ша’ик сдохла! Слыхал, как семаки выли той ночью, да? А теперь они с ног до головы жирным пеплом измазаны. Солдат один из Седьмой мне сказал, что лицом к лицу с таким столкнулся вчера, когда они в засаду попали — ну, возле пересохшего колодца. Говорит, мол, у семака не глаза, а чёрные ямы, блёклые, точно пыльный камень. Даже когда солдат его своим мечом проткнул, ничегошеньки в тех глазах не отразилось. Говорю тебе, сдохла Ша’ик.

Убарид уже освободили. Мы на юг повернём буквально на днях — сама увидишь, — других вариантов просто не существует. На запад отсюда ничего нет. Вообще ничего…

Вообще ничего…

— Историк!

Хриплый оклик с фаларским акцентом послышался от покрытого с ног до головы пылью всадника, который подвёл своего коня так, чтобы ехать рядом с Дукером. Капитан Сон, Картеронское крыло, длинные рыжие волосы висят нечёсаными пасмами из-под шлема. Историк только моргнул. Старый солдат ухмыльнулся.

— Говорят, ты с пути сбился, дед.

Дукер покачал головой.

— Я двигаюсь вместе с колонной, — с трудом проговорил он, смахивая разъедающий глаза песок.

— Нам тут нужно одного титтанского вождя найти и уничтожить, — сказал Сон, прищурившись. — Сормо и Бальт назвали имена добровольцев.

— Я со всем почтением внесу их имена в свой Список павших.

Капитан с шипением выпустил воздух через сжатые зубы.

— Ах ты ж Нижняя Бездна! Дед, они ещё живы — мы ещё живы, чтоб тебя! Ладно, я должен тебе сообщить, что ты вызвался добровольцем. Выступаем сегодня вечером, под десятый колокол. Сбор у костра Нихила к девятому.

— Я вынужден отклонить это предложение, — ответил Дукер.

Сон снова заухмылялся.

— В прошении отказано. А мне поручено проследить, чтоб ты не ускользнул куда-нибудь по своему обыкновению.

— Худ тебя побери, ублюдок!

— Это скоро, не беспокойся.

За девять дней дойти до реки П’аты. Мы из сил выбиваемся, чтобы достичь малых целей, есть в этом какой-то тёмный гений. Колтейн ставит перед нами едва выполнимые задачи, чтобы обманом заставить осилить невыполнимую. Дойти до самого Арэна. Но вопреки его воле, мы не дойдём. Не выдержат плоть и кости.

— Если убьём этого вождя, его место просто займёт другой, — пробормотал через некоторое время Дукер.

— Да только, скорее всего, он уже не будет ни таким одарённым, ни таким храбрым, как того требует задача. В душе он будет знать: если действовать посредственно, мы его не тронем, а если блестяще — убьём.

О да, это в духе Колтейна. Он метко посылает стрелы страха и неуверенности. И ещё ни разу не промахнулся. Пока он справляется, он не может не справиться. В тот день, когда он поскользнётся, выкажет малейшее несовершенство, наши головы покатятся в пыль. Девять дней до реки. Убейте титтанского вождя, и мы доберёмся до воды. Пусть враги дрожат при каждой победе, облегчённо вздыхают при каждом поражении — Колтейн их дрессирует, как собак, а они этого даже не понимают.

Капитан Сон перегнулся через луку седла.

— Капрал Лист, ты там живой?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});