Публичное одиночество - Никита Михалков

Мало кто смотрел картину так, как я.

Одни нашли в ней то, чего там заведомо нет. Другие не нашли того, что хотели бы видеть. Были упреки, что я не изобразил голодных рабочих, не показал, как зреет революция.

Но я не стремился показать все.

Про русский бунт снял Прошкин, про рабочих – Панфилов, а я делал кино не об этом. Хотя кое-кто из критиков увидел точные вещи.

У меня были дичайшие проблемы с монтажом. Представьте себе: ты расписываешь фреску, выписываешь ухо, чувствуешь, что это гениально, а потом отходишь от стены и видишь, что оно больше головы!

Изменилось другое – статус фильма, который уже семнадцать месяцев не сходит с экранов, причем некоторые регионы по четвертому разу возобновляют лицензии на показ. На сегодняшний день мы побили все рекорды нынешнего проката.

Рекорды любят цифру. Как мне сообщили в «ТРИТЭ», «Цирюльник» собрал в России, не считая Москвы, чуть больше миллиона зрителей. В пересчете на весь мир это значит, что по самым оптимистическим расчетам картина не окупила собственного бюджета, не говоря о накладных расходах.

Я никогда не говорил, что мы вернем все сорок пять миллионов долларов, которые она стоила, но мы и не должны их возвращать. Если бы ее бюджетом располагали мы, она бы обошлась вдвое дешевле.

Но французский продюсер хотел потягаться с Голливудом. Я его не осуждаю, так как все эти траты производились из западной доли.

Мы отвечаем за наши десять миллионов и продолжаем выполнять наши договорные обязательства. (XV, 2)

(2000)

Ведущий: Я прочитал в некой газете, что есть еще некий авторский вариант картины – шестичасовой.

Его еще нет ни на кассетах, ни на экране. Этот вариант должен длиться четыре с половиной часа. Это три фильма по полтора часа, куда войдет все, что не вошло в картину: новые сюжеты, новые персонажи – все то, что было в сценарии.

Я очень надеюсь, что нам удастся договориться с нашим французским сопродюсером, и он разрешит нам это сделать.

Это вообще новый проект?

Видите ли, сценарий писался двенадцать лет назад… Писался он под Меньшикова, а генерала должен был играть Богатырев.

Вы двенадцать лет держали за ним эту роль?!

Держал.

А женская роль была написана для Мерил Стрип. И она читала сценарий, он ей понравился, но тогда провести двадцать шесть недель в СССР… Причем это не просто актриса приезжает, это приезжает целая «планета» с адвокатами… Мы не рискнули. Да и денег тогда найти было невозможно. Только «Оскар» открыл для нас возможность получать инвестиции с Запада.

Насчет Меньшикова… Я знаю, что есть люди, которые считают, что надо было взять более молодого актера. Я не согласен с этим, потому что нет сегодня артиста класса Меньшикова в этой категории. И насколько Мерил Стрип была бы сегодня в этой роли не очень к месту. Я чрезвычайно счастлив, что нам с Олегом эту роль удалось поднять, потому что всегда труднее играть более молодого, нежели возрастную роль.

Говорят, когда большое кино выходит на видео, то фильм теряет… Сейчас ваш фильм вышел на видео, что он потерял, а что приобрел?

Когда появились ворованные копии, у нас была договоренность с МВД и ФСБ, тогдашние руководители этих организаций вняли моей мольбе, и мы заключили такой неофициальный договор, что будем пресекать любую попытку пиратства этого фильма. И должен сказать, что нам это почти удалось. Они появлялись, эти копии, но настоящей копии, которая сразу появляется на «Горбушке», не было ни одной – копии, снятые с экрана, кое-как размноженные и так далее.

Хочу предупредить, что только та упаковка, в которой две видеокассеты, причем на одной из них лазерным способом нанесено изображение Меньшикова, а на другой – Джулии Ормонд, только эти кассеты легитимны. Они сделаны на «Лазер-видео», и должен сказать, я такого качества на видеопленке еще не видел…

Еще важно настоящее Dolby Stereo Surround. Тем, у кого есть домашний кинотеатр, я гарантирую, что вы услышите такой звук, как вы услышали бы в кинотеатре. Другой разговор, что все все-таки ограничены в картинке – широкий экран, большие массовки, пейзажи Сибири. Конечно, все это теряется. Но коль скоро надо было выпустить картину на видео, мы выбрали компанию, гарантирующую качество.

И я за это качество отвечаю. (VI, 4)

(2000)

Интервьюер: Интересно, удовлетворен ли перфекционист Михалков эффектом от «Сибирского цирюльника»?

Не то слово: я им потрясен!

Правда?!

Не веришь? Объясню.

Меня спас зритель.

Вспомни, сколько дерьма вылили на меня со всех сторон. Одни нашли у Михалкова президентские амбиции и рассматривали картину как рекламный ролик, другие обвиняли в русофильстве, третьи подозревали в заигрывании с иностранщиной…

Коллега Мотыль упрекал, будто я украл чужое название, кто-то говорил, что сценарный ход придуман не мною.

Чего только не плели!

Если все это умножилось бы на пустые залы, тогда перфекционисту Михалкову впору было бы стреляться. Но я с маниакальной убежденностью полагал, что люди должны услышать меня и поверить, что в «Цирюльнике» нет конъюнктуры и трехслойной политической игры.

А почему, собственно, Вам должны верить?

Потому что я не вчера на свет появился, и народ видел мои прежние фильмы, знал мои взгляды.

А еще потому, что «Цирюльника» я снимал, как песню пел. Мы наслаждались совместной работой. Все, вся группа! Поэтому был убежден: зрители примут картину. Неужели же я разучился чувствовать своего зрителя и не в силах сделать так, чтобы всколыхнулась его душа?

И ведь всколыхнулась!

Не спорю… Но помимо зрительского признания Вам наверняка нужна была и некая общественная оценка в виде «Пальмовой ветви» или «Серебряного медведя».

Даю слово: никогда перед началом работы над картиной не думал о том, на какие награды она может претендовать.

А после ее окончания?

«Цирюльник» дался нам так дорого, что я не мог им рисковать, ставить все в зависимость от политической, вкусовой или иной конъюнктуры.

Меня ведь звали в Каннский конкурс, но я не поехал. Мне это не-инте-рес-но! Наступает момент, когда нервное, потное ожидание решения жюри становится безразличным. Оценка критики или коллег не в состоянии ничего изменить в моем отношении к фильму. Дадут или не дадут – какое это теперь имеет для меня значение?

Я ведь побывал в роли председателя жюри и на Берлинском фестивале, и на Сан-Себастьянском и хорошо знаю закулисную кухню. У меня нет морального права подставлять «Цирюльника»… Картина – не мое личное дело, это коллективный труд, а вокруг фестивальных призов и наград слишком много случайностей и политики.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});