Я тебя придумала - Анна Шнайдер

— шептал Вейн, стирая с моего лица невесть откуда взявшиеся слёзы поцелуями. — Я сам чуть не погубил тебя сейчас. Тебе нельзя настолько сильно погружаться в мои чувства — пусть я и Хранитель, всё же я связан с Эрамиром. Если бы не амулет, отразивший первый удар, ты бы погибла.

— Вейн, — я подняла голову и посмотрела в его глаза. — Скажи, как ты живёшь? Как ты можешь жить с такой безнадёжностью, с такой болью в сердце? Как?

Он улыбнулся, с нежностью погладив меня по волосам.

— Я и сам не знаю. Но как живёт Эдигор, ставя интересы государства выше своих, не имея права хоть на какой-то выбор? Он с рождения считал, что должен стать хорошим императором, и забыл про собственные желания. Как живёт Робиар, потерявший единственную и не имеющий права уйти вслед за ней, потому что он — Повелитель тёмных эльфов? Как живёт Ленни, зная, что проклята матерью ещё до своего рождения, понимая, что завтра она растворится в Источнике без права на прощение и перерождение?

Глядя на Вейна, я осознавала, что он ничего не ждёт от меня, кроме, наверное, понимания. Он знает — завтра я вновь исчезну, и исчезну навсегда, вернусь в свой мир. Да и не могу я принадлежать Хранителю, я люблю мужа.

Услышав эту мысль, Вейн вздохнул.

— Линн, на самом деле ты уже принадлежишь мне, так же, как я тебе. Ты — мой демиург, а я — твой Хранитель.

Я улыбнулась и, обняв его, прошептала:

— Кажется, я поняла, как называется это всё.

— Что?

— То, как вы все жили… и живёте… Ты, Робиар, Эдигор, Ленни…

— И как же? — с интересом спросил Вейн.

Я чмокнула его в щёку и ответила:

— Мужество.

За пределами повествования

Первые амулеты Жизни появились во времена Последней войны, когда измученные ожиданием родственники ушедших воинов хотели знать, жив ли их любимый или уже нет. Кто изобрёл заклинание, запирающее в кристалл частичку сущности того, на кого делается амулет, неизвестно. Заклинание настолько быстро стало популярным по всему Эрамиру, разлетелось на сотни листочков с инструкциями, что никто уже никогда не поймёт, что было первоисточником.

Амулет Жизни принимает вид прозрачного кристалла того цвета, который ближе всего к характеру личности, чью частичку заключают в амулет. По крайней мере именно так считает известный исследователь артефактов Рид Рушенсе. Сам амулет Жизни не годится больше ни для чего, кроме своего непосредственного назначения — не охраняет и не оберегает носителя, да и вплести в структуру заклинания, лежащего в основе амулета, какое-либо ещё заклятье, не представляется возможным. После окончания Последней войны амулеты Жизни стали встречаться всё реже, пока не исчезли практически полностью.

«Артефакты. Их виды и истории создания», императорская библиотека

У Эдигора впервые в жизни настолько сильно стучало сердце. Можно было подумать, что он идёт на свидание к красивой девушке. Но это было не так. Император шёл к Аравейну.

Всего лишь к своему наставнику. Но при этом чувствовал он себя ужасно.

Рассказ Линн уничтожил Эдигора. И вовсе не потому, что теперь он ясно понимал — в ближайшее время ему придётся покинуть Эрамир, объяснить всё Дориане, бросить на произвол судьбы нерождённого сына, Люка и Луламэй. Всё это было ужасно, но гораздо сильнее Эдигора сейчас почему-то волновал другой вопрос.

Когда император вошёл в покои Аравейна, маг сидел в кресле, но поднялся, увидев воспитанника.

— Ваше величество, — Аравейн уже начал склоняться в почтительном поклоне, когда император, усмехнувшись, перебил его.

— Ты ведь знаешь, что я никакое не величество, Аравейн.

Голос Эдигора был горьким, как полынь.

Маг, моментально выпрямив спину, сощурил пронзительно-голубые глаза и тихо сказал:

— Вы вспомнили.

Это был не вопрос, а утверждение, и Эдигор кивнул.

Несколько секунд оба молчали. Аравейн, казалось, о чём-то задумался, а император пытался собрать воедино обрушившееся на него знание и найти правильные слова.

— Я понимаю тебя, Аравейн, — сказал наконец Эдигор, глядя наставнику в глаза. — Я тоже отдал бы всё, лишь бы попытаться исправить ошибку Линн. Она всегда была несчастной, даже когда улыбалась и смеялась. В её глазах я всегда видел тень прошлого, и что бы я ни делал, Линн оставалась похожей на пепел от сгоревшего костра.

— Я знаю, — ответил маг еле слышно. — Она рассказала вам, что я…

— Хранитель? Да, рассказала. — Эдигор усмехнулся. — Я не буду спрашивать тебя, почему ты решил использовать меня, точнее, подарок Линн — я всё понимаю. И даже оправдываю. Отчасти оправдываю, Аравейн. Хочу спросить о другом. Какого чёрта ты решил сделать меня именно императором? Зачем было так всё усложнять? Император-булочник… Какая-то очень странная и извращённая шутка.

— Это не шутка. Позвольте объяснить…

— Я именно за этим и пришёл. Но перестань ты, ради всего святого, говорить со мной в подобном тоне. Больше незачем поддерживать этот фарс.

Маг слегка вздрогнул, увидев боль, мелькнувшую в глазах Эдигора. Вздохнул и начал рассказывать, так и не опустив голову, не отрывая напряжённого взгляда от лица своего воспитанника.

— Каждый Хранитель выбирает Творца в момент его рождения, точнее, в момент рождения его души. И с того мгновения, когда я впервые держал в ладонях душу Линн, которая тогда была просто крошечной искоркой, я понял, что люблю её. Она была такой сверкающей, она сияла, переливаясь всеми цветами радуги, и будто бы смеялась. Маленький, юный Творец. И очень сильный. Я был обречён оставаться с ней до конца, не имея возможности даже сжать в объятиях, почувствовать тепло тела, поцеловать. — На мгновение Аравейн закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Я не знаю, зачем и почему. Я много раз спрашивал об этом, но мне так и не ответили. Зачем нужен Хранитель, влюблённый в своего Творца уже несколько столетий, для которого жизнь и личное счастье демиурга значит больше всех созданных миров, вместе взятых?.. И когда Линн