Шаг во тьму. Дилогия - Иван Тропов

Ей придется целиком ломать Старика. Только так она получит контроль над ним. Да и то лишь только на то время, пока будет давить на него.

А чуть отпустит — и Старик придет в себя. Разберется, где он сам, а где то, что она впихнула в него. И будет выкорчевывать это.

Он сильный, очень сильный.

Но…

…Двор, темный и тихий, без единой живой души…

…Тетя Вера и Сашка с Сонькой, бездумно бредущие куда им указали. Заводные куклы. Не видя ни машины, ни меня, ничего вокруг…

Это сделала та чертова сука. Одна.

И если она действительно захочет получить Старика, она его получит. Пусть в первый день это будет всего час, пока она будет давить на него на пределе своих сил и умений… Но за этот час она успеет что‑то изменить в Старике. Пусть немного, пусть чуть‑чуть, пусть даже сам Старик, придя в себя, попытается вырвать это из себя…

Все равно. Это ему не поможет. Ведь это будет продолжаться день за днем, снова и снова… И когда‑то наступит день, когда Старик останется преданным ей даже после того, как она перестанет давить. Когда он сам перестанет защищаться. Когда перестанет чувствовать, чего хочет он сам, а что заставляет его хотеть она, потому что это нужно ей. Может быть, через три дня. Может быть, через неделю. Может быть.

— Ты ее видела? — спросил я.

Она передернула плечами. Неохотно сказала:

— Очень издали.

И тут до меня дошло. Господи, какой же я идиот!

— Так ты что… Совсем не умеешь… — Я покрутил в воздухе пальцами, подбирая слово. — Вырываться? Ни малейших навыков?

Она обернулась так резко, что полы плаща разлетелись крыльями. Черные глаза — злые звездочки.

— А кто меня учил?! Где я могла узнать, как это?! Я же не была одной из них! Я всего лишь была слишком внимательна к… — Она одернула себя. Проглотила имя, слишком дорогое для нее. И договорила сухо, как шелест равнодушных страниц: — Моему парню.

— Как же ты все это время?..

Она отвернулась к камину, резко и зло протянула руки в самый огонь:

— Молча.

Маленькая, хрупкая, сидя на корточках, она была еще меньше. Тонкая кожа плаща, явно сшитого на заказ, обтягивала ее спину — худая, ни грамма жира, наверно.

И совершенно одна. Второй год одна против мира, сбросившего благодушную ширму, приоткрывшего истинное лицо. Лицо маньяка за маской клоуна…

Одна. И даже сопротивляться этим чертовым сукам — и этого не умеет…

Я шагнул к ней, чтобы положить руку на плечо, обнять, но она отодвинулась в сторону. Моя рука повисла в воздухе. Я сжал пальцы в кулак, поднес руку к огню:

— Как тебя зовут?

— Катерина. Катя. Катечка. Катюша. Выбирай любое.

— А я…

— Твое имя меня совершенно не интересует.

Хм… Вроде ничего грубого не сказал…

Я покусал губы, соображая — черт его знает, на что еще она может ни с того ни с сего обидеться! — и постарался говорить как можно мягче:

— Ты где‑то под Москвой живешь, Кать, да?

— Зачем тебе? — почти зло спросила она.

Я хмыкнул. Однако!

— Ты слишком лезешь на рожон, — сказала Катя. — Рано или поздно ты попадешься. И скорее всего, тебя она тоже решит оставить при себе… Все, что я скажу тебе, будет использовано против меня.

— Гм… Но хоть то, где охотилась ваша группа, это‑то ты…

— Не надо. Пожалуйста.

Не глядя на меня, она совсем съежилась, вжала голову в плечи. Нахохлившийся воробей.

Пожалуйста… Я все понимал. И все‑таки я задавил предательское чувство жалости. Ненавижу, когда начинаю чувствовать жалость. Сам становишься слабым.

Я постарался говорить холодно:

— Ты поэтому к нам не подходила?

Она дернула плечом. Поморщилась, но все‑таки ответила:

— Частично…

Я тоже присел, протянул руки к огню. Молчал, ожидая продолжения. Она вздохнула, неохотно заговорила:

— Еще мне хотелось увидеть всю колоду, прежде чем вступать в игру, — сказала она. — Кто же знал, что она вас так быстро…

Я стиснул кулаки. Разжал, подставляя огню.

Еще не быстро. Еще есть шанс вытащить Старика. Сегодня еще только третий день. Уверен, он еще держится. Должен держаться!

— Ты должна мне помочь, Кать.

Катя водила руками над огнем. Словно не слышала меня.

— Ты мне поможешь? — настаивал я.

— Конечно нет, — сказала она. Невозмутимо и безразлично, словно речь шла еще об одной чашке кофе.

Я нахмурился.

Она заметила и раздраженно фыркнула, и маска безразличия пропала с ее лица.

— Я не самоубийца! Понятно?

— Не хочешь рисковать своей драгоценной жизнью?

— Дело не в риске! Я рискую каждый день, следя за ней! Но пытаться драться с ней — это не риск. Риск, это когда есть хоть один шанс на успех. Здесь шансов нет. Нет!

— И что? — Я усмехнулся, не пытаясь спрятать злость. — Так и будешь издали следить за ними? Видеть, как эта сука ворует детей, но оставаться в стороне? Так, да?

— Именно, — невозмутимо отозвалась она. Маска безразличия вернулась на ее лицо. — Все видеть, все запоминать, но оставаться в стороне. Пока не увижу, что есть реальный шанс что‑то сделать.

— Например?

— Когда‑нибудь мне повезет, и я найду еще одну компанию охотников. Им пригодится, что я знаю.

— И много ты их встречала, других компаний охотников?

Она промолчала.

— Сколько тебе понадобится ждать, прежде чем поймешь, что других групп поблизости нет?! Если они вообще остались хоть где‑то!

Она пожала плечами.

— Это лучше, чем просто погибнуть, — сказала она. — Хоть какой‑то шанс. Я подожду.

Я сжал кулак так, что захрустели суставы. С трудом удержался, чтобы не врезать по стене.

— Да ничего ты не ждешь! Ты просто привыкла к тому, что ничего не пытаешься сделать! Вбила себе в голову, что не можешь ничего сделать! И смирилась!

— Давай‑давай, — невозмутимо отозвалась она, не отрываясь от пляски огненных язычков в камине. — Научи меня жить. Давай.

— Вбила себе в голову, что твоя слежка кому‑то нужна! Вот и все. Нашла оправдание тому, что ты все знаешь, но ничего не делаешь! И успокоилась!

— Угу… Оч‑чень тонкое наблюдение… Продолжайте, доктор.

— А может, ты мазохистка? Может, тебе нравится подсматривать, как эта сука пользуется твоим парнем, а? Как он был, ничего, хорошенький? Она ему только мозги трахает или…

— Ну ты, психоаналитик доморощенный!

Кажется, она встала раньше, чем по комнате разнесся хруст ее кожаного плаща.

Стояла напротив меня, и руки ее сжимались в кулачки и разжимались, сжимались и разжимались…

Она еле сдерживалась. Когда она заговорила, ее голос дрожал от ярости:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});