Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина

сощурилась.

– Любопытный ответ. Неудивительно, что Йен так тобой заинтересовался.

Я едва не расплескала кофе и с трудом сумела поставить чашку, а потом сцепила пальцы в замок – чтоб не видно было, как они дрожат. Нет, с самого начала и сомнений не оставалось в том, что болтовнёй о моде, природе и погоде мы не отделаемся – и что вряд ли великолепная Алая Роза наведалась в моё скромное жилище исключительно из любопытства. Причём с геральдическим цветком в волосах… Видимо, тем самым, который стащила из лаборатории. Ну, естественно, неувядающая роза – наиболее ценный трофей, потому что он стал символом власти. А ещё – символом неочевидной, тайной связи между влиятельным кланом и сильнейшим чародеем столетия, чем-то вроде обручального кольца, которое нарочно выставляют напоказ.

– Что тебе нужно от Йена? – спросила я прямо, скрестив руки на груди, чтоб не было так заметно тремор. – Думаю, после всего, что он пережил, пора уже оставить его в покое.

Последняя фраза прозвучала откровенно жалко. Лучше было б обойтись без неё; я прикусила язык, но, к сожалению, уже поздно; в мыслях появился сразу с десяток крайне убедительных вариантов ответа, которыми её можно было бы разбить в пух и прах. Например, что вряд ли сам Йен удовлетворился бы покоем и изоляцией – не в его природе тихо сидеть на окраине. Конечно, он помешан на науке и наверняка неделями пропадает в лаборатории, но для того, чтобы отдохнуть, ему нужна публика, желательно восхищённая – и сцена, залитая софитами.

И куча фанатов, естественно.

Однако Флёр, к моему удивлению, спорить не стала.

– Вот как происходящее выглядит со стороны… – задумчиво произнесла она, опустив взгляд. – Да, пожалуй, некрасиво. Но если кто-то и имеет неоспоримые права на Йена Лойероза, то это я. Точнее, мы – семья де ла Роз.

Первым порывом было напомнить кое-кому, что «в Запретном Саду рабства нет» – и что вообще-то один человек не может обладать другим. Но Флёр ведь не назовёшь идиоткой… Она явно намекала на некие обстоятельства, известные лишь посвящённым, в число которых я не входила.

Пришлось снова переть напролом.

– И что же это за права?

– Кровные, – улыбнулась Флёр, невесомо проводя пальцем по кромке чашки. – Чуть больше ста лет тому назад жила одна женщина, гордая своей принадлежностью к древнему и славному, но практически угасшему роду. Ей не повезло родиться амбициозной, однако совершенно бесталанной. Бедняжка даже не смогла унаследовать родовое имя и чары, и потому решила пойти к власти другим путём и завела роман с моим кузеном, тогда главным претендентом на титул главы клана. Именно тогда стало ясно, что власть ему доверять нельзя – он слишком неосторожен и самоуверен. От мимолётной интрижки появился ребёнок; женщина стала претендовать на то, чтобы и дитя, и её саму признали частью семьи де ла Роз со всеми полагающимися привилегиями. Увы, во главе клана тогда стоял мой дядя, а он не отличался терпимостью ни к бастардам, ни к шантажу. Догадываешься, что было дальше?

Я оперлась на стол двумя руками, чувствуя сильное головокружение, и с трудом кивнула.

– Примерно… – Язык не слушался. – Однажды эта женщина пришла к воротам Розария и оставила там ребёнка. Она сказала, что уладит разногласия с его отцом и вернётся… но не вернулась.

– Верно, – у Флёр вырвался вздох, а глаза под опущенными ресницами слабо засветились. – Дело, к счастью, не получило огласки. Но нежеланное дитя оставалось бельмом в глазу, сорняком посреди безупречного цветника. Розарий взялся опекать мальчика; мою семью такое положение вещей не устраивало. И так как я подавала… определённые надежды, назовём это так, меня попросили восстановить справедливость. Было бы идеально, если бы мальчик бежал из Запретного Сада и смешался с простыми людьми, ведь отдавать бастардов на попечение в обычную человеческую семью – давняя традиция. Я очень уважала дядю и тщательно исполняла его указания… некоторое время, а затем у меня появилось своё мнение на этот счёт. Йен – редкий талант, драгоценность; может, и поздно принять его в лоно семьи, но упустить будет непростительным расточительством.

Мне хотелось заорать, что это неправда, но я вспоминала образ высокой женщины из видений Йена – кольцо с розой на среднем пальце, розовое-розовое платье и жёлтые розы в чёрных волосах.

О, да, его мать определённо старалась подчеркнуть принадлежность к семье де ла Роз.

– Даже если это правда, – тихо произнесла я, глядя в пол. – Вы всё равно не имеете на Йена никаких прав. Он сам по себе.

Когда Флёр посмотрела на меня, то выражение её лица было каким-то странным… сочувственным, что ли, но не совсем.

Так, словно сочувствие это адресовалось вовсе не мне.

– Ты говоришь – «сам по себе», – печально повторила она. – Но имеешь в виду – «я хочу его для себя», так ведь, Урсула?

Щёки у меня вспыхнули.

Прямое попадание, бинго.

– Я… я не претендую на него. Вообще… – Голос у меня резко сел, и пришлось откашляться, чтобы продолжить. – Вообще глупо даже пытаться его присвоить.

– Но можно желать этого, – с теми же странными интонациями произнесла Флёр. – Ты ведь понимаешь, что я могу дать Йену гораздо больше, чем ты. Розы могут. Напряжение, которое копилось десятилетиями, наконец-то получило разрядку: Запретный Сад обрёл нового злодея и нового героя, а прежние прегрешения забыты. При поддержке Роз теперь Йен может занять то место, которого он всегда был достоин. Получить уважение, покой или сцену, чтобы блистать – что ему нужнее. Может, всё сразу.

Она была, конечно, права. Но отчего-то я вспоминала сейчас наш с Хорхе путь с Арены – мимо старого кладбища и заповедной рощи, наполненной тенями и таинственным мерцанием светлячков, группу бродяг, словно бы отрешённых от мира, а ещё фразу, брошенную вскользь: «Тисовая ветвь… Когда-то очень давно вся власть была сосредоточена у них в руках, а ныне их голоса едва слышны в общем хоре… Дуб и Омела, впрочем, вовсе не пришли».

– Йен бессмертен, – возразила я упрямо, вцепляясь пальцами в столешницу. – Никакая семья не может находиться у власти вечно, а он не ограничен ничем. Может, это вы получаете преимущество, когда забираете Йена? Может, это он – ваш ключ к успеху, а не наоборот?

Вопрос прозвучал почти хамски,