Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль - Мария Тортика (Лобанова)

Обширная цитата из книги Беседовского, которому в данном случае нет оснований не доверять, представляется авторам вполне уместной. «К сожалению, – сказал он (Сталин. – Авт.), – нам не удалось сохранить Раковского в Париже. Это большой удар: Раковский плавал, как рыба в воде, во французской обстановке. По своей натуре он западноевропейского типа государственный деятель. Он любит парламентскую трепотню и разные фокусы межпартийных комбинаций. В нашей советской обстановке ему скучно, и это не дает простора его западноевропейским талантам. Попав в Париж, он, несомненно, увлекся развитием личных и политических связей, стал чрезвычайно влиятельной и активной фигурой на внутриполитическом французском горизонте; этим объясняется острая антипатия к нему со стороны французского правительства и особенно со стороны председателя Совета министров. Мы несколько раз указывали Раковскому на необходимость сократить свою активность, но он возражал, отвечая, что иначе в Париже невозможно работать, и ставя в пример испанского посла, Кинонас-де-Леоне, который-де имеет гораздо большие, чем он, связи… Конечно, кампания против Раковского была инсценирована Англией. Но эта кампания не дала бы реальных результатов, если бы сам Раковский не сделал себя такой одиозной фигурой в глазах правительства. Вдобавок у Раковского слишком бурный темперамент. Вместо того чтобы успокоиться и дать забыть о себе, он сейчас же после заседания Совета министров в Рамбуйе выступил с сообщениями, интервью и только подлил масла в огонь. Большую роль в этой истории сыграло также то обстоятельство… что в вашем милом ведомстве царят исключительно безобразные нравы. Личные счеты сводятся на вопросах первостепенной государственной важности. Этот полупьяный паникер Чичерин (?! – Авт.) готов утопить Раковского в ложке воды. С 2 по 14 сентября, когда вся французская печать пошла на Раковского в штыки, он не проронил ни слова. А вместе с ним принуждена была молчать и наша пресса (?! – Авт.). У французов создалось впечатление, что мы не собираемся или не можем защитить Раковского. Политбюро не заметило (?! – Авт.) интриги Чичерина. Узнали мы о ней только от вернувшегося из отпуска Литвинова. Литвинов сообщил также, что чичеринская запись разговора с Эрбеттом, якобы требовавшего отозвания Раковского под угрозой немедленного разрыва отношений между Францией и Советским Союзом, явно переврана, и переврал ее сам Чичерин, впавший в панику. Чтобы спасти Раковского (?! – Авт.) и предотвратить разрыв, мы поспешили урегулировать вопрос о долгах, несмотря на всю политическую и финансовую тяжесть такого решения. Но Раковского спасти не удалось, а разрыв нам, оказывается, не угрожал».[992]

По некоторым вопросам Сталин элементарно лгал: советская печать в названном им интервале продолжала публикацию материалов, связанных с кампанией против Раковского, ничуть не меньше, чем раньше и чем в последующие дни; Литвинов не был в отпуске, и, когда началась кампания, сразу же выступил с соответствующими разъяснениями; новые предложения по вопросу о долгах были внесены отнюдь не для того, чтобы «спасти Раковского». Но главное, Сталин стремился приписать Чичерину и Наркоминделу то, что, безусловно, было не просто санкционировано, но навязано им самим, – отказ от активной защиты советского полпреда и потому, что он сам стал деятелем оппозиции, и в силу личных антипатий Сталина. Распространение сплетен и слухов с целью дискредитации советских партийных и государственных деятелей было одним из методов сталинского руководства, и приведенный Беседовским монолог – достаточно яркое тому подтверждение.

3. Накануне партсъезда

Между тем внутрипартийная борьба осенью 1937 г. вновь резко обострилась. Оппозиция выступила с несколькими документами, предшествовавшими XV съезду партии, который был назначен на декабрь 1927 г. Важнейшими из них были контртезисы по пятилетнему плану и контртезисы по работе в деревне. Лишь первый документ был опубликован,[993] второй же не был доведен до ведома коммунистов, несмотря на официально объявленную предсъездовскую дискуссию.[994] Они вошли в сборники дискуссионных материалов, выпущенные в 1928 г. (всего было выпущено четыре сборника под общим названием) и построенные таким образом, что за каждым материалом оппозиции следовала череда выступлений, обвинявших оппозиционеров в преступлениях перед партией. Тезисы о пятилетке были опубликованы здесь без подписей, вторые тезисы – за подписью девяти партийных деятелей, в том числе Раковского (другими подписантами были Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бакаев, Евдокимов, Муралов, Смилга, Петерсон).[995] Оппозиция считала, что путем правильного использования бюджета, кредита, цен, связей с мировой экономикой можно получить средства для более смелого решения задач индустриализации и подъема культуры масс. Вносились предложения о повышении заработной платы рабочим в соответствии с повышением производительности труда, недопущении поползновений к удлинению рабочего дня, пресечении «бюрократических безобразий» и т. д.

Явно переоценивая остроту классовых схваток в деревне, оппозиционеры, включая Раковского, заявляли: «В разыгравшейся в деревне классовой борьбе партия не на словах, а на деле должна стать во главе батраков, бедняков и основной массы середняков и организовать их против эксплуататорских стремлений кулачества».[996] Основная часть середняков должна быть организована вокруг сельсоветов и кооперации; должен быть создан Союз деревенской бедноты, в котором было бы обеспечено пролетарское влияние; ограничены эксплуататорские поползновения кулачества; деревню намечалось систематически и постепенно подводить к переходу на крупное машинное коллективное хозяйство.

Что же во всех этих утверждениях и требованиях было антипартийного? Наоборот, все они целиком и полностью исходили из уравнительных и мессианских большевистских догматов! Но основные усилия оппозиции по-прежнему концентрировались на критике бюрократических методов партийной и государственной работы, на сосредоточении власти в руках Сталина, и именно это вызывало наибольшую озлобленность правившей группы.

21–23 сентября состоялся объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Троцкий, Зиновьев, Муралов, Смилга и Евдокимов попытались обосновать на нем взгляды оппозиции, но их выступления не слушали, прерывали грубыми, оскорбительными выкриками. Стенограмма пленума не опубликована и остается недоступной для исследователей. Но известно, что Х. Г. Раковский на нем не выступал. Он подготовил подробный конспект речи, которую собирался произнести. Но, как это уже бывало, прения были оборваны как раз тогда, когда очередь дошла до него.[997] Поэтому Раковскому осталось солидаризоваться со Смилгой и Евдокимовым в том, что права партии узурпированы ее высшим руководством.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});