Кирза и лира - Владислав Вишневский

Встревожив таким образом и дежурный наряд и дежурного по автопарку, дал гамму вероятных и точных армейских толкований своего неожиданного возвращения. От — «дома баба не дала, наверное, палку бросить, поэтому и бесится!», до — «полковника теперь, мужик, хочет заработать, поэтому и старается, ага!..» Дежурные с КПП брякнули на всякий случай по связи в роты: «Эй, там, ёпт…вашу в телегу, раздол-лбаи, не спать! Онищенко в полку!» Переполошив этим мирно дремавшие, расслабившиеся наряды: «Ну, ни хера себе! Без пяти же минут час ночи, бля!! Он, что, ох…»

Подполковник Онищенко, подтягиваясь рукой за перила, торопливо поднявшись на пятый этаж, на пару секунд остановился у дверей в роту, переводя дыхание и успокаивая нервы. Настраиваясь на неизбежный разгон дежурного по роте — спит, наверное, засранец! — и наряд с ним заодно. «Ну сейчас я им задам… — представляя, как они потом вместе подождут самовольщика. — Не проскочит мимо… нет, куда ему, голубчику, деваться! Недолго я подожду, минут пятнадцать, — решил подполковник, — и подниму роту «в ружьё», пусть сами потом ищут засранца, сами с ним и разбираются. А уж потом и я…» — мягко открыл двери.

В душном мареве казармы, у тумбочки, в свете дежурного освещения, с бодрым видом, как огурчик — даже лучше огурчика! — стоял дневальный, мгновенно чутко среагировавший на один только сквозняк открываемой двери. Подполковник и трех шагов не успел сделать, как к нему, по-кавалерийски цокая железными набойками на сапогах, почти на цыпочках подбежал дежурный по роте сержант Мороз. «Ух, ты, не спит?! — не подавая вида, искренне восхитился подполковник, вернее удивился, но тут же себя одернул. — Самовольщика ждёт… Или уже предупредили!»

— Товарищ подполковник, за время вашего отсутствия в роте происшествий не случилось… Дежурный по роте сержант Мороз.

— Да?! — выслушав доклад, буравя глазами тёмное пятно головы дежурного, свет от дежурной лампочки над тумбочкой дневального был далеко сзади, ехидно уточняет подполковник. — Всё в порядке, говоришь?!

— Так точно! — Шёпотом подтвердил дежурный.

— Ну-ну! Тогда пойдем, дорогой, посмотрим, как они все спят у тебя… — по-актёрски хорошо замялся, как бы выбирая, и тут же определился. — Например, музыканты. — И не дожидаясь, уверенно зашагал к койкам прикомандированных. Подойдя остановился. — Ну-ка, покажи мне, где у тебя спит рядовой Дорошенко. — Сам уже прицелился «на разнос», безальтернативно.

— Рядовой Дорошенко? — удивленно переспрашивает сержант.

— Да, да, рядовой Дорошенко. — Едва сдерживая усиливающееся раздражение, повторил командир. — Дорошенко, Дорошенко! Показывай!

— Вон та койка. Вон он…

— Где?

— Вон!

Указанная койка бугрилась выступами человеческой фигуры. «Ну, хитрецы! Ну, наглецы! Ну, мать вашу! Напихали бушлатов и думают, провели меня. Шалишь, ребятки!»

— Да что ты говоришь?! — театрально съехидничал подполковник. — По твоему получается, что это спит Дорошенко, да? Я правильно тебя понял, так?

— Так точно, товарищ подполковник, спит. А что такое? Поднять?

— Подними, подними… — хитро сощурившись, почти ласково попросил подполковник, с удовольствием предвкушая неминуемую развязку. Интересно, как это дежурный сейчас будет выкручиваться, думал подполковник наблюдая за дежурным.

— Есть поднять! — бросает руку к пилотке сержант и склоняется к койке самовольщика. — Эй, Дорошенко, подъем! Эй, вставай, давай…

В темноте казармы, из под одеяла вместо ожидаемых тряпок или бушлата, высунулось сонное лицо рядового Дорошенко… Такое же лицо, как было там в парке, только потное со сна.

— Дорошенко — это ты? — невольно вырвалось у подполковника, не может быть!

Рядовой Дорошенко, сонно пялит глаза, то на сержанта, то на подполковника, не может понять — что такое, что случилось? Сержант повторил команду:

— Поднимайся!

— Зачем? — переспрашивает Дорошенко, делая обиженное лицо.

— Ладно, пусть спит! — отворачиваясь, машет рукой подполковник.

Подполковник не может поверить своим глазам. Дорошенко, которого он полчаса назад оставил там, в Парке, сейчас — сонный! — лежит здесь! перед ним! в своей кровати! Этого не может быть, это не могло быть! Не мог он за пятнадцать минут добежать до части, переодеться, раздеться, лечь спать, уснуть… Не мог!.. Не мог он обогнать машину. Это невозможно! Что же тогда получается, обознался? Да нет, нет — не мог он обознаться. Там такое же лицо… Как же такое, если вот же он, Дорошенко, живой и здоровый, лежит себе в койке, ещё и спит!

— И давно он пришел? — с трудом сдерживая недоумение, как бы между прочим справляется подполковник.

— Кто? — переспрашивает дежурный, — Дорошенко?

«Ну, тупой, подполковник зло «сверлит» глазами дежурного по роте, или придуривается, или… Придуривается, скорее всего».

— Да-да, Дорошенко!

— Откуда?

— Ёпт! Откуда? — шипящей горячей сковородой под холодной водой, вспылив, передразнил подполковник. — От верблюда! Я тебя спрашиваю, он на отбое был?

— Так точно!

— А потом?

— А потом «отбился». Как все…

— И всё?.. И не вставал?

— Не знаю… Нет, наверное. Может только в туалет… А что, товарищ подполковник?

— Ладно, ничего! Пойдем, пройдемся… — беря себя в руки, выдохнул подполковник. — Кто сегодня из офицеров на отбое был?

— Старш-лант Карасёв.

— А он когда ушел?

— Где-то около одиннадцати…

— Ну-ну…

«А по времени вроде сходится, — не унимался в своих догадках подполковник. — Да нет, так быстро прибежать он не мог! Нет! Конечно, не мог! Пятнадцать минут… Нет-нет! Он же не рекордсмен какой! Да и денег у него на такси наверняка нет, да и вряд ли кто его повезет. И машин вроде уже там никаких на улице не было… А может, действительно обознался? Такое бывает. Случается. Мало ли у нас каких корейцев да японцев в стране живёт? Все на одно лицо… Вот и обознался… Да, получается, что так, — раздумывал подполковник. — И на старуху, говорят, бывает проруха. Это вполне… Зря только машину гонял».

— Кстати, открой-ка, дежурный, канцелярию. — Широким шагом пройдя к столу, не садясь за стол берёт трубку телефона. — Подполковник Онищенко. Кто?.. — И недослушав, обрывает. — Хреново докладываешь, говорю. А где дежурный по автопарку?.. На техничке выехал? Давно?.. Хорошо, как только вернётся, пусть немедленно мне доложит… я в канцелярии первой роты. Да!

Конечно, с нашей-то дисциплиной, слабо им, несколько успокаиваясь уже, отмечает подполковник.

— Да, слабо! — Твердо произносит в слух.

— Виноват, извините, товарищ подполковник, не понял? — осторожно уточняет дежурный.

— А?.. Нет, это я так, себе говорю. Иди-иди, дежурь.

А вот с машиной он точно не обознался. С ней, с водителем и дежурным по автопарку и нужно будет сейчас разобраться… понимаешь!

54. Маленькие радости

Закрывшись в каптерке пируем. Два тридцать ночи или утра — без разницы. Нам, это, сейчас, до лампочки. Если б мы спали и нас разбудили, тогда это было бы утро. А так как мы, в общем, не спали — ждали, когда командиры уйдут, когда все успокоятся и уснут, значит, для нас, это еще ночь. Да не важно: утро, ночь. Главное, нам никто не мешает. Все в сборе, всё перед нами — закуска, коньяк, конфеты, яблоки, даже лимон. Мы отмечаем очередную мою встречу со Светланой.

— Ну, чуваки, давайте выпьем за женщин. Чтоб все такие были, как у Пашки!

С грохотом сдвигаем в центре стаканы. Не что-нибудь — стаканы! Мы пробовали пить как обычно, в кружках, но он не идёт, вернее, коньяк идет, даже хорошо идёт, но кружка совсем не в масть. «Не личит!» — как говорит Генка. Главное, цвет коньяка на просвет не видно, как в кино показывают, и запах не тот. К тому же, плещется в кружке не так, как в стакане, не солидно. «Не эстетично, чуваки», — подвёл черту Артур. Тару оперативно заменили. Только из уважения к французскому коньяку, увели, в два приема, из столовой граненые офицерские стаканы. У нас их обычно ставят гостям или офицерам из штаба полка, либо дивизии. Но они здесь нужнее.

— За баб!

— Не за баб, а за девушек…

— Кочумай, давай, я и говорю, за девушек.

— Нет, ты сказал, пьём за баб… А это не одно и то же.

— Тогда, за Светлану.

— Вот… Это другое дело.

Крепкий и терпкий вкус коньяка обжигает горло, желудок, обволакивающим теплом приятно разливается по всему телу, туманит сознание.

— Хуу-х! Хорошо! А какой крепкий, гад! Французский!..

— А я на Сахалине «Сантори» виски пил. — Хвастает Артур. — Никто не пробовал? — мы дружно отрицательно качаем головами, нет, не пробовали, и не слыхали даже. — Тьфу! Такое «гэ»… — мгновенно скривив лицо, «хвалит» японский напиток Ара. — Хотя бутылка почти такая же. — Теперь лицо отображает полнейшее удовольствие. И вновь на лице полная противоположность. — Так тошнит потом…