Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев

лишённым подлинно поэтической «бессознательности». Надсона и Апухтина презирал за «тенденцию» и гражданскую скорбь: «...Тютчева никто не покупает и не читает, а Некрасовы, Надсоны, Апухтины и tutti quanti[42], которых я не удостаиваю даже назвать, слывут за поэтов, да ещё излюбленных»578. О Фофанове высказывался осторожно, но в целом без восторга: «...Я слишком поверхностно знаком с произведениями Фофанова и слова мои о нём могут иметь только относительное значение. Поэтическая жилка в нём бесспорна, и я лично, а быть может и другие, можем порадоваться, читая Фофанова, бесследному исчезновению той поганой семинарской гражданской скорби, которой хвост под соусом подавался ещё у Надсона... Но какое содержание у Фофанова? Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что это варьяции на фетовские темы». От начинающегося «поэтического бума» Фет испытывал двойственное чувство — одновременно радость от победы своего направления в поэзии и сожаления от отсутствия бесспорных новых дарований. «...Приятель Тургенева Маслов, — писал он Полонскому 11 августа 1889 года, — однажды так отрекомендовал меня тузам театральной дирекции: “наш бывший поэт Фет”. В настоящую минуту я готов бы повторить про себя слова гениальной дубины. И знаешь, что меня отталкивает от стихов? Это мои подражатели, которым нет числа; и подражают они, по-видимому, весьма хорошо, так что разве литературный кассир разберёт фальшивую ассигнацию. Я очень рад, что собачья парша гражданской скорби начинает подсыхать; с гигиенической точки зрения это отрадно, но с истинно поэтической противно»579.

Фет не был только свидетелем и критиком литературного процесса. Правда, в начале восьмидесятых годов он писал мало стихов, будучи погружен в переводческую деятельность и публицистику, заполнявшую время, не только отведённое для творческой работы, но и выделенное для ведения счетов, игры на биллиарде, пасьянса, разнообразной переписки и бесед с избранными гостями. Фет чувствовал, что ветер поменялся и наступившая эпоха благоприятна для того, чтобы занять в ней место главного поэта. Лучшим средством к этому было издание нового сборника стихотворений. То обстоятельство, что предыдущее, 1863 года, ещё не было распродано, не имело значения — оно было принадлежностью другой эпохи. Скорее всего, к этой мысли его подтолкнул Страхов; в любом случае он был большим энтузиастом этого шага.

В письмах они обсуждали название. Фет предложил несколько вариантов. Страхов отвечал в письме от 25 сентября 1882 года: «“Сумерки” есть у Баратынского; “На закате” недавно издал Полонский; “Вечерние тени” мне почему-то не вполне нравятся; не лучше ли “Вечерние огни”? А чудесная будет книга»580. Поэт принял этот вариант. Тот же Страхов предложил заключить договор с крупным издателем Осипом Маврикиевичем Вольфом, заинтересованным в публикации подзабытых авторов, подобных Фету (он, по свидетельству Страхова, предлагал выгодные условия Аполлону Майкову, который к тому времени уже продал право на издание своего собрания за три тысячи рублей). Вольф был готов издать собрание стихотворений Фета в двух томах солидным тиражом две тысячи экземпляров размером в двенадцатую долю листа и продавать по полтора рубля за том. По какой-то причине это сотрудничество не состоялось — Фет предпочёл издать книгу за свой счёт. К декабрю 1882 года она была подготовлена — при участии Страхова, имевшего весомый голос при редактировании стихотворений, и Соловьёва, повлиявшего на отбор текстов и на структуру сборника, — и вышла в свет в начале 1883-го.

К названию Фет сделал подзаголовок «Собрание неизданных стихотворений». Между тем произведений, соответствующих ему, немного — подавляющее большинство уже было опубликовано. Возможно, этим подзаголовком поэт хотел подчеркнуть своё отсутствие в литературе, определяя напечатанные в книге стихотворения как «незнакомые» публике, отвыкшей за прошедшие после предыдущего сборника годы от «подлинной» поэзии. Это стихотворения «не услышанные». Теперь любители поэзии могли «по-настоящему» их прочесть. Фет никогда не верил, что масса, толпа может понимать поэзию, и издал книгу тиражом 700 экземпляров (почти в три раза меньшим, чем предполагал Вольф). «Вечерние огни» действительно включают всё, что написано после 1863 года (кроме немногих стихотворений, не прошедших отбор), то есть за 20 лет. Книга, как и предыдущие сборники, разделена на циклы (те же, что и раньше: «Снега», «Элегии и думы», «Мелодии», «Море», «Романцеро», «Весна», «Разные стихотворения»), однако выглядит она и вправду по-новому: собранные вместе тексты вызывают ощущение серьёзного изменения поэтического стиля и круга затрагиваемых тем и мотивов. В новом сборнике Фет предстаёт как поэт в большой степени философский — в самом начале книги располагаются стихотворения, навеянные Шопенгауэром, — и чрезвычайно мрачный. В книге заметно доминируют размышления о страдании, исцеляющей от них смерти и небытии, и только раздел «Весна» состоит почти сплошь из стихотворений, говорящих о радости и надежде. Мрачно и единственное стихотворение, написанное специально для «Вечерних огней» и служащее вступлением и своеобразным поэтическим манифестом, публично произнесённым символом поэтической веры автора:

Окна в решётках, и сумрачны лица, Злоба глядит ненавистно на брата; Я признаю твои стены, темница, — Юности пир ликовал здесь когда-то. Что ж там мелькнуло красою нетленной? Ах! то цветок мой весенний, любимый! Как уцелел ты засохший, смиренный, Тут под ногами толпы нелюдимой? Радость сияла, чиста безупречно В час, как тебя обронила невеста. Нет; не покину тебя бессердечно, Здесь, у меня на груди тебе место.

Триумфального возвращения на литературный Олимп, разумеется, не произошло. Близкие люди, ценители читали и хвалили, однако многочисленных откликов на «Вечерние огни» не последовало. Даже самые горячие поклонники Соловьёв или Голенищев-Кутузов не нашли времени сочинить рецензии. Страхов с запозданием написал вдумчивую и очень хвалебную статью только в декабре того же года. Поддержка пришла с неожиданной стороны. Критик суворинского «Нового времени» Буренин, имевший репутацию циничного прожжённого журналиста, опубликовал в своей газете рецензию, в которой объявлял книгу значительным событием, приветствуя поэта, пережившего своих зоилов, пародистов и хулителей и явившего миру великолепную лирическую поэзию. Фет был удивлён и польщён и объявил рецензию Буренина глубокой и справедливой (хотя и удивлялся в том же