Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов

объединения у вас какие-то демографические проблемы?

— Это не проблемы. А лишь дисбаланс по национальному признаку. Проблемы за океаном, у мирового правительства, устроившего тридцать лет назад в Центральной Европе весь этот эксперимент. После развала Евросоюза и появления нашего государства ей пришлось нелегко.

— Эксперимент? — переспросил Генрих.

— Это же очевидно, — улыбнулась сотрудница посольства. — Если вы хорошо знакомы с историей, — в чём я сомневаюсь, тут таких большинство — то можете знать, что в Америке и Канаде через десять лет после укрепления режима были запрещены однополые браки, ужесточено преследование педофилов, и так далее. Догадаться, почему это произошло, проследить связь сможет любой… Ладно, давайте не будем задерживать очередь, пусть заходит следующий.

Счастливый и немного ошарашенный Генрих вышел в коридор, подмигнув входящей девушке, и намеревался идти к выходу, но его остановил Ханс. Похоже, он дожидался Генриха.

— Погоди… Ты когда собираешься уезжать, не на этой неделе?

— Как только будут билеты, так сразу, а что?

— Просто послезавтра ежемесячный гей-парад, и у меня есть одна идея… Не новая и рискованная, конечно, два года назад за такое даже арестовывали парочку. Но мы же теперь с двойным гражданством, да тем более, такой страны. Нам почти ничего не угрожает… О, и вы, Катарина, подождите. — Ханс остановил девушку, выходящую из кабинета с паспортом. — Вы как раз сможете составить ему пару.

* * *

На бульваре Зайнер шел праздник. Колонны раскрашенных и переодетых в пышные платья юношей проходили мимо зрителей, наблюдавших за шествием. Подобные обязательные праздники надоели многим — и «правильным», и антисексуалам. Генрих вгляделся в зрителей — многие с кислыми лицами смотрели на однообразное, из года в год повторяющееся торжество.

«Лица мужского биологического пола» стояли на правой стороне, а «лица женского» на левой. Посещать подобные праздники часто обязывала корпоративная этика предприятий, а большинство антисексуалов ходили из-за боязни, что его посчитают «нетерпимым». Были известны случаи, когда по доносу за непосещение гей-парадов привлекали к ответственности. Однако в толпе находились и те, кто наблюдал за происходящим с явным удовольствием — и, к сожалению, их было большинство.

— Этот Мюль такой милашка, — сказал Генриху стоящий рядом «парень», показывая на кого-то с очередной платформы. — Такой симпатичный.

Нормы хорошего тона обязывали согласиться, но Генрих усмехнулся и сказал:

— А по-моему, он просто придурок, — и подмигнул Катарине, стоящей на противоположной, женской стороне бульвара.

Она смотрела на него. Место и время было заранее оговорено еще в посольстве, Генрих волновался, что она не придет, но все же они оба пришли, как и договаривались. Мимиходом он заметил еще двух девушек с противоположной стороны, которые не глядели на платформы, а высматривали кого-то среди мужчин. Генрих знал, что они с Катариной сегодня не одни — немного наклонившись назад, он заметил стоявшего в метрах пятнадцати Ханса, высматривающего кого-то в толпе напротив.

Сверху пролетел боевой вертолёт спецназа, покрашенный в розово-голубой цвет. Главная колонна с «Королем праздника» приближалась, все камеры репортеров, ведущих прямую трансляцию, нацелились на платформу, и Генрих поднял руку — условный знак.

Парень с девушкой синхронно перелезли через полоску ограждения и выбежали на середину бульвара. Генрих крепко обнял Катарину и, на глазах у изумленной толпы, под прицелом десятка камер, поцеловал в губы…

Одновременное еще две таких же пары перешли через ограждение и повторили их преступление против толерантности. Платформа резко остановилась, наклонившись набок, комментатор испуганно замолк, полицейские подскочили к целующимся и растащили их в разные стороны.

На них попытаются надеть наручники, отвести в участок, возможно, будет допрос и даже суд. Но Генрих знал, что с принятием гражданства Евразийской Федерации их будущему вряд ли что-либо угрожает. Страна, занимающая одну пятую часть суши, сможет защитить своих новых граждан. И он был рад тому, что отомстил этим фанатикам, был счастлив, что они с Катариной скоро покинут этот сошедший с ума город и начнут строить новую жизнь.

Четыре страха

1. Первый Страх

Тебе девять лет, твой хвост ещё по-детски полосат, а на щеках и груди ещё не проступили малиновые пятна, признаки мужчины. Мать даёт тебе задание накопать корнеклюев, роющих гигантские лабиринты в пустыне к югу от деревни. По преданию старших, когда-то давно, до сотворения мира корнеклюи были чем-то вроде куропаток и ходили по земле, но потом, испугавшись хищников, зарылись под землю и стали чем-то вроде пернатых муравьёв.

Ты уже видел, как это делается. Тебя научили, что из лабиринта брать следует не всех подряд, а фуражиров — самых упитанных, запасающих жир на холодный сезон. Они лежат глубже всех, и их защищают солдаты. Против нас даже солдаты-корнеклюи беспомощны и медлительны, к тому же, от их клювиков и лап спасают специальные лиановые рукавицы. Но, всё равно, ты горд от осознания того, что такое ответственное задание не доверят каждому из деревенского молодняка. Находишь первую попавшуюся нору, разрываешь, выкидываешь солдат на поверхность, и, наконец, ты добираешься до просторной камеры, где лежат разжиревшие фуражиры. Солдаты плюются противно пахнущей жижей, глаза начинают слезиться, но ты не обращаешь внимания, тебе не страшно. Пока не страшно.

Берёшь бечёвку, крепко связываешь троих корнеклюев, чтобы не брыкались, закидываешь на спину и идёшь. Ты должен донести их живыми, их прикопают в решётчатой клетке, будут раскармливать червяками и корешками на зиму.

В этот час тебя настигает твой первый Великий Страх — пара кожекрылов, слетевших с горы и нацелившихся на раскопанный лабиринт. Длинноухие морды скалятся от предвкушения удачной охоты. Ты понимаешь, что до тебя им нет дела, что ты уже слишком велик, и мышам-великанам не унести тебя на своих кожаных крыльях. Но ты бросаешь добычу и бежишь, по-детски переходя на четвереньки, вытянув хвост, словно крысиный поссум. Самец кожекрыла приземляется у связки корнеклюев, твоей связки, твоей добычи, крючком на крыле пытается разорвать лианы, распороть брюхо фуражиру. Птицезверь верещит от страха, от боли. Ты вспоминаешь заветы отца, ушедшего на большую охоту два месяца назад и пока так и не вернувшегося с неё. Оглядываешься, пока лишь пытаясь побороть Великий Страх. Встаёшь на дыбы, раскрываешь руки в Колесе Молитвы Предков и рычишь боевую песнь — сбивчиво, недостаточно громко, нелепо, как всегда нелепо звучит эта песнь в устах молодняка.

Кожекрыл отвлекается от добычи, перепрыгивает связку и идёт на тебя, замахиваясь выставленным когтем на сложенном крыле. Ты стоишь, лишь отшатнувшись назад, берёшь камень и бросаешь в кожекрыла, едва не пробив тонкую