Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов

надо что-то менять в своей жизни. Хладнокровно, расчетливо Генрих двигался к цели, и похоже, что именно сегодня это «что-то» может поменяться.

* * *

По радио в речном трамвае передавали выпуск новостей. Толерантность в обществе оставалась в норме, как уже много лет. Бегуны взяли золото на европейских соревнованиях. В мире ураганы, тайфуны, наводнения и другие последствия глобального изменения климата. К лунной базе отправился космический грузовик с научным модулем, который был разработан совместно со столичном научным центром. Генрих усмехнулся — он читал про эту установку, которая была целиком китайской разработки. Наука в стране давно находилась в упадке, оставалось только догадываться, как местным учёным удалось пробить мировую изоляцию и принять участие в международном проекте.

В последнем сообщении говорилось о закрытии очередного клуба шовинистических «маньяков». Каждый год одно и то же. В памяти Генриха снова всплыли стены того подвала, лицо брюнетки… «Я не могу. Я не умею». В тысячный раз он нахмурился, мысленно ругая себя, и попытался переключить мысли. В конце концов, скоро он будет счастлив, и сегодня особенный день, очень важный шажок на пути к этому счастью.

Предпоследняя станция, надо выходить. Вслед за Генрихом из речного трамвая вышла молодая девушка в серой куртке. Сначала он не обратил на нее внимания, но внезапно заметил странный взгляд из-под длинных ресниц.

Генрих помнил этот взгляд. Десять лет назад та девушка из клуба смотрела на него похожим взглядом. Первые несколько лет после снятия «браслета шовиниста» он мысленно искал ту девушку в городских улицах, но вскоре понял, что это бесполезно. Тогда он стал искать такой же взгляд. Но когда на него так смотрели, Генрих всегда терялся и не знал, что делать. Точнее, он знал, как делали раньше — подходили, знакомились, встречались, но ведь это все — раньше, а сейчас за такое могут и посадить. Он пошел, не оглядываясь, по проспекту Равенства в сторону дипломатического квартала.

Поток машин — бензиновых, водородных и электромобилей лился по проспекту, сотни безликих менеджеров, консультантов, юристов ехали по своим делам, каждый по одному, в своей машине. Удивительное дело, в сотый раз подумал Генрих, — мест в автомобиле четыре, а ездят все по одному. Ведь было же время, когда люди объединялись с соседями, ездили на работу вместе, чтобы не создавать пробок. Хотя, что удивительного — посадишь сейчас в машину друзей, коллег — намек на домогательство или ущемление «свободы». Вот и получается, что машина — маленький домик на колесах, ракушка для одинокой улитки. И если раньше люди стремились завести друзей, найти любовь и создать семью, то сейчас большинство стремится накопить денег побольше и купить автомобиль красивее и современней…

Генрих отвлекся от мрачных мыслей, когда заметил, что та девушка из речного трамвая идет следом за ним. Вот было бы здорово, если она идет туда же, куда и он, промелькнула мысль, но такие совпадения случаются редко. А вот и то самое кирпичное здание с флагом. «Надо зайти так, чтобы никто не заметил», — почему-то подумал Генрих и резко свернул с проспекта, почти бегом направляясь к воротам.

* * *

Внутри, у приёмной, оказалась небольшая очередь.

— Извините, вы за паспортом? — спросил Генрих у высокого мужчины лет сорока из очереди.

— Привет, — дружелюбно ответил тот и протянул руку. Генрих удивленно взглянул на него, но руку все же пожал. — Если тебе получить — то сюда, а если сдавать документы — то это в сто пятнадцатую комнату. — Мужчина добавил: — И не смотри так странно, туда, куда мы все собираемся, так принято здороваться, и в тюрьму за такое не посадят.

— Мне получить, — Генрих кивнул и тоже улыбнулся.

— Это хорошо. Билеты купил?

— Сегодня поеду за ними.

Мужчина усмехнулся.

— Тоже не терпится? Смотри, там ведь свои трудности, Церковь, к примеру. Климат хуже. Хотя… это все мелочи, по сравнению с тем, что здесь.

— По крайней мере, там здоровых людей не стерилизуют и принудительных абортов не делают, — послышался голос из очереди.

Первый собеседник кивнул, соглашаясь, и добавил:

— Вот ведь, интересное дело — еще полвека назад все переезжали оттуда — сюда, а сейчас, вот уже лет десять — наоборот. Да, не представился — меня зовут Ханс.

— Режим, — вздохнул Генрих и пожал Хансу руку.

— Но почему именно к ним? Ведь есть же еще и Корея, Латинская Америка, там тоже не все так плохо, как у нас.

Генрих пожал плечами.

— Я почти сразу решил ехать туда, сейчас даже и не помню почему.

— У меня сын там уже семью завел, — подключилась к разговору пожилая дама из очереди. На глазах у нее виднелись слезы радости. — Наконец-то мы сможем с ними общаться, ходить друг к другу в гости. Я двадцать лет, целых двадцать лет могла разговаривать с родными только раз в неделю.

Генрих погрустнел, вспомнив о своих родителях. Через восемь лет после клуба желание увидеть родных разгорелось с новой силой, и сейчас он знал, что после переезда обязательно найдет родителей, в какой бы точке свободного мира они не жили. Лишь бы живы были…

— Извините, вы последний за паспортами? — спросил звонкий женский голос за спиной, и Генрих, обернувшись, с удивлением обнаружил там девушку в серой куртке. Она улыбалась.

— Да. А как вас зовут?

* * *

— Рады? — спросила женщина, вручавшая паспорт. Ей было за сорок, но её прическа, одежда и макияж явно служили для того, чтобы привлечь внимание мужчин, а платье ярко контрастировало с безликими серо-деловыми костюмами горожанок. На территории посольства каждый чувствовал себя в безопасности. Будет ли так же в стране, куда он собирается уехать?

— Конечно рад! — воскликнул Генрих. Язык за последние три года он выучил почти в совершенстве. — Не представляете, как я вам благодарен.

— Вы не одни такие. Да, последний вопрос, господин Хартманн — вы ходили в «Восточный взгляд»?

— Да. Так это вы были организаторами? — догадался Генрих.

— Ну… разумеется, не совсем мы, иначе бы не миновать мирового скандала. Это была первая попытка организовать подобный клуб. По большому счёту, нам уже давно плевать на вашу страну. Все квалифицированные кадры мигрировали к нам ещё в первые годы после прихода к власти партии Зайнер. Единственное, что нам не хватает — это людей европеоидного типа.

Генрих кивнул:

— Я читал, что после