Великое море. Человеческая история Средиземноморья - David Abulafia

вместо этого атаковать Гибралтар, расположенный на территории Гранады; во многих отношениях Гибралтар был очевидным выбором, поскольку после восстания на скале в 1410 году его швыряли туда-сюда между Фесом и Гранадой. Но Сеута была больше, гораздо богаче и стояла в менее опасном месте, на узком полуострове, соединяющем невысокую возвышенность Монте-Хачо с африканским континентом. Его завоевание поразило современных европейцев. Никто не мог понять, что было на уме у португальского двора. Удивление усугублялось скрытностью португальцев: все знали, что они строят флот и нанимают иностранные корабли, но было принято считать, что они планируют напасть на гранадскую территорию, несмотря на то, что кастильцы настаивали на том, что нападения на Гранаду должны принадлежать только Кастилии.7

 

Таким образом, португальцы появились в проливах в качестве нежелательной четвертой силы наряду с маринидским Марокко, насридской Гранадой и Кастилией. Даже если португальцы стремились к богатствам Сеуты, им не удалось их закрепить: Мусульманские купцы избегали города, который превратился в пустой город-призрак, населенный в основном португальским гарнизоном и каторжниками, отправленными туда в качестве наказания. Португальцы, вероятно, надеялись, что захват Сеуты откроет им доступ к пшеничным полям атлантического Марокко, но кампания имела прямо противоположный эффект. Сеута стала жерновом на шее португальцев. Однако они были слишком горды, чтобы отказаться от нее, и даже надеялись получить еще больше марокканских земель: в 1437 году португальцы попытались захватить Танжер и потерпели позорную неудачу (гораздо позже, в 1471 году, они все же заняли город). Брат принца Генриха Фернандо был отправлен в Фес в качестве заложника, который должен был быть освобожден после того, как португальцы вернут Сеуту; Генрих согласился, но затем, к своему вечному позору, отказался от соглашения, и его брат был оставлен умирать в тюрьме.8 В итоге Сеута осталась в руках португальцев, а с 1668 года - испанцев.9 Начиная с XVI века, когда Луиш де Камоэнс написал свою великую эпопею о португальской экспансии "Лузиады", завоевание Сеуты рассматривалось как первый шаг к португальской экспансии вдоль побережья Африки:

Тысяча плывущих птиц, разлетающихся

Их вогнутые шестеренки направлены к ветрам,

Расстались с белыми бурными волнами

Туда, где Геракл поставил свои столбы.10

Однако, очевидно, португальцы еще не могли предсказать открытие торгового пути вокруг Африки в Индию - возможность выхода в Индийский океан из Атлантики категорически отрицалась в "Географии" Птолемея.

Средиземноморье, а не далекие океаны, было непосредственной целью португальских моряков.11 Одной из особенностей великой реструктуризации, последовавшей за Черной смертью, стало появление новых центров бизнеса и новых групп торговцев; посетители Средиземноморья из Атлантики, такие как португальцы, стали более частыми. Большая часть этой торговли ограничивалась короткими регулярными маршрутами, которые интенсивно эксплуатировались. Португальцы, баски, кантабрийцы и галисийцы торговали соленой рыбой вплоть до Валенсии и Барселоны12 .12 Были и более амбициозные дальние плавания: в 1412 году на Ибице был зафиксирован английский корабль; в 1468 году король Неаполя Ферранте заключил торговый договор с Эдуардом IV Английским.13 Самые амбициозные английские экспедиции были предприняты купцами из Бристоля. В 1457 году Роберт Стурми отправился с тремя кораблями в Левант, но на обратном пути генуэзцы напали на его корабли у Мальты, потопив два из них. Когда известие об этом нападении достигло Англии, началось бурное возмущение генуэзцами за то, что они препятствуют попыткам Северной Европы конкурировать в средиземноморской торговле. Мэр Саутгемптона в срочном порядке арестовал всех генуэзцев, которых смог найти.14 Это было жестокое начало связей между Англией и Средиземноморьем, которые в последующие века преобразят морские просторы.

Неудивительно, что французские корабелы пытались занять свою нишу в торговле пряностями в Александрию, запуская суда из портов Средиземноморья.15 Жак Кёр из Буржа, сын преуспевающего меховщика, в 1432 году отправился из Нарбонны в Александрию и Дамаск и был очарован возможностями торговли в Леванте. Он поступил на королевскую службу, где его таланты были быстро признаны; он служил королю Карлу VII в качестве квартермейстера, или аржантье, ответственного за поставку товаров, включая предметы роскоши, к королевскому двору; в 1440-50-х годах он начал осуществлять свою мечту о налаживании связей между Францией и Египтом и Северной Африкой. Он управлял как минимум четырьмя галерами и, по словам современника, "первым из всех французов своего времени снарядил и вооружил галеры, которые, нагруженные шерстяной одеждой и другими изделиями французских мастерских, путешествовали вверх и вниз по побережью Африки и Востока "16.16 Он начал рассматривать Эгю-Мортес, застывший в своих застойных бассейнах близ Монпелье, как очевидную базу для амбициозной программы кораблестроения; городской совет Барселоны был обеспокоен тем, что он перенаправляет туда торговлю пряностями и пытается установить французскую королевскую монополию. Действительно, не совсем ясно, принадлежали ли французские галеры королю Франции или его амбициозному аргентинцу; возможно, это не имело большого значения, поскольку король и его финансист делили прибыль. Сеть агентов Жака Кёра была усилена попытками добиться благосклонности мамлюкских султанов Египта, что позволило ему вести торговлю на льготных условиях. Его считают прототипом меркантилиста, хорошо понимающего политические преимущества активной торговой политики в Средиземноморье.17 Его успех вызывал зависть, а его контакты с такими разными иностранными державами, как мамлюкский султан и Рене Анжуйский, правитель Прованса, говорили о том, что он проводит собственную внешнюю политику. В 1451 году его враги выступили против него; он был арестован по обвинению в казнокрадстве и измене, подвергнут пыткам и сослан. Хотя эта торговая сеть не пережила его ареста, карьера Жака Кёра наглядно демонстрирует новые возможности, которые амбициозные бизнесмены смогли использовать в Средиземноморье середины XV века.

 

II

 

Все транспортные потоки через Гибралтарский пролив должны были пробираться мимо огромной скалы. Кастильские авантюристы были полны решимости вернуть город, который в XIV веке ненадолго захватили их соотечественники. В 1436 году граф Ньебла утонул вместе с сорока спутниками, отступая после неудачной атаки на Гибралтар; его останки были бесславно выставлены в плетеной корзине, или барчине, которая до сих пор дает название одному из ворот Гибралтара. Наконец, в 1462 году герцог Медина Сидония захватил скалу, воспользовавшись отсутствием ведущих горожан, которые отправились выразить почтение султану в Гранаду. Обладая огромным влиянием и собственным военным флотом, герцоги Медина-Сидония считали, что могут делать со скалой все, что пожелают, в том числе заменять ее жителей новым населением. В 1474 году в Гибралтаре поселились 4350 конверсо, новых христиан еврейского происхождения; они надеялись избежать невзгод, выпавших на их долю в родной Кордове, и предложили содержать городской гарнизон за счет собственных средств. Однако вскоре герцог убедился, что конверсо предложат город королю и королеве, которые считались благосклонными