Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

снеди. И выпивки. Он вспомнил о Цезаре: тот прозябал на Востоке, вдали от римских друзей, в подчинении у Лукулла. Суллу снова охватило ликование: наконец-то проклятый племянник Мария будет мертв.

LXXI

Жизнь друга

Митилена, остров Лесбос[78]

78 г. до н. э.

В лесу у моря

Гай Юлий Цезарь по-прежнему не шевелился.

«Ты – племянник Гая Мария», – мысленно повторял он, чтобы подбодрить себя.

Слова Лабиена все еще звучали у него в голове.

– Позови центурионов, – наконец проговорил он.

Лабиен с облегчением вздохнул. Друг постепенно оживал. Он не сомневался в храбрости Цезаря, но тому предстоял первый в жизни бой: никто не знает, как поведет себя человек перед лицом настоящей опасности. Лабиен видел, как Цезарь постигал военное дело на Марсовом поле, затем в военных лагерях, где он оттачивал свои навыки. Цезарь был хорош во всем, не зная равных в рукопашном бою, в быстроте движений, в мастерстве и выносливости во время телесных упражнений. Лабиен был уверен: преодолев первоначальный страх, Цезарь возьмет себя в руки. Это было необходимо. Обстановка была сложной, а замысел проквестора – подлинным безумием, особенно для них, для центурий, оставшихся на острове и ожидавших возвращения римского флота.

Лабиен и шесть центурионов встали вокруг Цезаря.

– Я возглавлю первую центурию и расположусь прямо перед митиленскими воротами, но достаточно далеко, вне досягаемости лучников, которые могут оказаться на стенах. Справа от меня будет вторая центурия во главе с Лабиеном, за ней – еще одна. Остальные встанут слева. Так мы встретим Анаксагора, возвращающегося из покинутого лагеря. Врагов впятеро больше, но наша задача состоит лишь в том, чтобы выстоять и отрезать им путь к городским воротам до тех пор, пока не вернется наш флот с остальными силами. Тогда мы получим численное превосходство, и, поскольку вражеские войска будут за стенами города, проквестор и пропретор их разобьют. Есть какие-нибудь вопросы?

Никто ничего не спрашивал. Все догадывались, что́ им предстоит, когда основные силы отступили, бросив их на острове. Теперь же все стало окончательно ясно, слов не требовалось.

– Паруса приближаются.

Лабиен указал в сторону моря.

Из-за деревьев выглядывали далекие паруса: первые корабли римского флота, направлявшиеся к берегу. Зрелище принесло облегчение подняло дух центурионов и легионеров, которых явно напугало очевидное численное превосходство противника. Увидев приближающийся флот, они немного успокоились. Оставалось лишь выстоять, как сказал этот трибун, их молодой начальник. Что ж, они постараются. И доведут осаду до конца. А дальше – грабежи, деньги, вино, женщины, которых можно безнаказанно насиловать. Будущее улыбалось им.

Покинутый римский лагерь

– За Деметру, Аполлона и всех богов! – воскликнул Феофан.

Анаксагор повернулся и устремил взгляд на море, куда с удивлением смотрел вождь местной знати: римский флот возвращался.

– Гм, – пробормотал сатрап сквозь зубы.

Он был военным человеком. В битвах случалось всякое. Это выглядело странно, но он не слишком удивился.

Анаксагор наморщил лоб.

Что-то прикинул.

Римские корабли были еще далеко, а течение и ветер играли против врага. Нужно всего лишь упорядоченно отступить, и все вернется на круги своя, как было до вылазки. В городе оставались запасы продовольствия и воды на несколько месяцев. Рано или поздно прибудет помощь от Митридата, им станет легче, и тогда римлянам в любом случае придется уйти. Вылазка прошла очень неплохо: они размяли ноги и насладились забытым чувством свободы, а заодно прихватили с собой съестные припасы, оставленные отступавшими римлянами, забрали оружие и…

– Там, оберегатель! – закричал один из митиленских военачальников.

Анаксагор повернулся к городу и увидел, как из близлежащей рощи выходят шесть центурий, преграждая им путь в Митилену.

– Все это было ловушкой, – обреченно пробормотал Феофан.

Анаксагор продолжил размышлять, теперь уже вслух:

– На пути у нас едва ли полтысячи человек. Нас впятеро больше. За короткое время мы можем их одолеть и укрыться в городе… Питтак держит ворота открытыми… – Он посмотрел в сторону моря. – Посейдон и Эол зададут жару римским морякам… У нас есть время… И у нас есть… – Анаксагор медленно повернулся лицом к тому месту, где его воины подобрали копья, оставленные главными римскими силами. – И у нас много пилумов, много метательного оружия. Да, Феофан, это ловушка, но вряд ли она навредит нам. – Он снова посмотрел в сторону центурий, вставших между ними и Митиленой. – Любопытно, кто начальствует над этой римской когортой, отправленной на… верную смерть?

– Вот до чего мы докатились. – Феофан будто бы говорил сам с собой, но на самом деле обращался к Анаксагору. – Неужели они используют нас, чтобы разрешить свои внутренние споры? Мы должны делать за них грязную работу?

Сатрапа Митилены его слова не задели.

– Я не собираюсь делать ничего грязного, – возразил он, взмахнув в воздухе одним из римских копий. – Это будет чистая и быстрая расправа: вернемся в город, перебив все пятьсот легионеров или большинство из них. Митридат наградит нас за это в ближайшее время. И плевать мне на ссоры между римлянами. Я бьюсь за интересы понтийского царя, и ты, Феофан, должен делать то же самое.

На это пререкания закончились.

– Раздайте пилумы солдатам! – приказал Анаксагор своим начальникам. – Стройтесь в фалангу и ждите моего приказа о наступлении!

На стенах Митилены

Питтак наблюдал за перемещениями римских центурий и фаланги, построенной Анаксагором. Видел он и римский флот, приближавшийся к Лесбосу, но корабли двигались очень медленно.

– Пусть лучники будут готовы, – приказал он начальникам на крепостных стенах. – Если под натиском Анаксагора римляне попытаются отступить к городским стенам, убейте их.

В море, у берегов Лесбоса

– Налегайте на весла! – вопил рулевой.

Трирема плыла медленно, и это до крайности раздражало его. Берег был близко, но расстояние как будто бы не сокращалось. Дул встречный ветер. Паруса сложили. Все моряки гребли, выбиваясь из сил, но это мало что давало.

Возвращение затягивалось.

Минуций Терм видел, что легионеры тревожатся.

– Они опасаются, что мы опоздаем на помощь товарищам, которых оставили на острове, – тихо заметил пропретор, обращаясь к Лукуллу.

Проквестор кивнул. Если бы не письмо из Рима, он бы улыбнулся. Заранее рассчитанная задержка при возвращении на берег облегчала уничтожение Цезаря, что и было главной целью. Теперь же все виделось по-другому. Но богиня Фортуна капризна, а замысел уже начал выполняться. Молодой трибун погибнет в резне на Лесбосе, у ворот Митилены, вместе с шестью римскими центуриями. Больше всего Лукулл сожалел о потере четырехсот восьмидесяти легионеров, оставшихся с трибуном. Эта жертва, которая всего час назад казалась оправданной, поскольку соответствовала желанию всемогущего Суллы, отныне представлялась ему пустой тратой войск, так необходимых на Востоке, чтобы