В открытое небо - Антонио Итурбе

Не так уж легко противостоять любезности незнакомцев и беседам в роскошным ресторанах. Трудно не поддаться баюканью лести и похвал. Консуэло вне себя от счастья и инвестирует часть премии в обновление своего гардероба. Когда для Тони наступает момент возвращения на рабочее место пилота в Касабланке, она говорит ему, что не может уехать из города.

– Платья, что я купила, носить можно только в Париже!

Тони один возвращается в Касабланку, в свою квартиру позади Пляс-де-Франс, но в последующие недели все будет идти от плохого к худшему. Он ничего не замечает до третьего или четвертого раза, когда при его появлении в зоне пилотов, куда он заходит выпить кофе, вдруг стихают разговоры, все внезапно куда-то страшно торопятся и он остается в одиночестве. Однажды вечером его глаза открываются: пилот по фамилии Аллард ждет его, чтобы везти почту дальше в Малагу, а он прибывает с двадцатиминутным опозданием.

Тони вылезает из кабины с улыбкой на лице, однако его коллега мрачен.

– Вас оштрафуют, Сент-Экс.

– Ладно.

И тогда Аллард поднимает взгляд, смотрит ему прямо в глаза и произносит с презрением, заставляющим кровь застыть в его жилах:

– Ну да, вы же аристократ и писатель, можете себе это позволить.

Аллард разворачивается и уходит, а он остается стоять столбом на полосе. В офисе он подсаживается к начальнику аэродрома, вышедшего в отставку пилота-ветерана, обладателя бороды и лишнего веса, который курит трубку и походит на моряка прежних времен. И Тони просит, чтобы тот рассказал, что о нем говорят. Тот поеживается. И долго подбирает слова.

– Выходят ваши интервью на радио, ваше фото появляется в светской хронике в газетах. Вы знаменитость!

Начальник пытается его похвалить, но единственное, что у него получается, – еще больше его обескуражить.

– Но я хочу быть не «знаменитостью», а летчиком.

– Постарайтесь понять парней. Не то чтобы они вас не любили, но они видят в вас другого, человека из другой сферы.

Тони вздыхает.

Несколько недель он летает по маршруту Оран – Марсель. Там он вновь встречает Мермоза, поставленного на линию в перерыве между двумя испытаниями трансатлантических самолетов. Однажды вечером оба они оказываются в Марселе, да еще и в свободное от службы время. Они гуляют в портовом районе, обходят все таверны, говорят комплименты всем девушкам, читают вслух классические стихи и прямо на ходу сочиняют свои, оказываются последними посетителями ночных баров и первыми – баров для жаворонков, где завтракают водкой грузчики. В только что открывшейся цветочной лавке покупают две дюжины цветов и оделяют цветком каждую попавшуюся на их пути женщину. Но утренний свет гасит их радость, и наваливается жуткая усталость. Прощаясь, каждый из них чувствует, что впредь ничто уже не будет как раньше.

Буквально сразу же после этого Тони снова возвращают в Касабланку, и с некоторой долей паранойи он гадает, не хочет ли компания отдалить его от Мермоза. Он просит позволить ему поехать во Францию – повидаться с матерью, но ему отказывают. И снова ощущает холодность к себе некоторых коллег. Бывают дни, когда никто не садится за его стол, чтобы выпить вместе по чашке кофе. Понять этого он не может, такое отношение кажется ему несправедливым.

В эти серые дни ему приносят телеграмму от Гийоме, где тот сообщает, что прилетит в Касабланку с инспектором на борту и что пробудет в городе несколько часов. Тони охватывает безумная радость. Утром он даже идет в парикмахерскую постричься, как будто собирается на свидание. Дружба и теплые чувства к нему со стороны Анри – одно из самых важных его достижений.

Встретиться они должны в кофейне, где пахнет прокипяченной мятой. День стоит блестящий, огромные окна выходят на площадь, уставленную палатками, где торговцы громко расхваливают свой товар. Гийоме появляется в коричневом костюме, сидящем несколько мешковато. И после взгляда на него в голове Тони проносится мысль, что его элегантность иная, это элегантность нравственная, элегантность того, кто в нужный момент никогда не подведет. Они обнимаются.

Во время этой встречи, стосковавшись по дружескому общению, Тони говорит и говорит и не может остановиться.

– Лучше бы я не писал эту дурацкую книгу! На что мне литературные премии и похвалы людей, с которыми меня ничто не связывает, если мои же товарищи мной гнушаются?

И рассказывает, слегка сгущая краски, о косых взглядах в свою сторону других пилотов и о сплетнях за спиной.

– А ты как думаешь, это верно – то, что они говорят, что я сноб? Пожалуйста, скажи правду!

– Но с каких это пор быть снобом – грех? – с улыбкой отвечает ему Гийоме. – Разве не может каждый быть тем, кем ему хочется?

– Так, значит, ты думаешь, что я сноб?

– Конечно же, нет!

Тони кивает. Вздыхает. Просит принести коньяку.

– Скажи мне правду, Анри.

– Конечно.

– Ты обещаешь сказать правду?

– Естественно.

– Но – действительно правду?

– Да я же тебе уже обещал!

Он крутит широкий стакан и смотрит, как в нем плещется коньяк.

– Как ты думаешь: я предал что-то важное в нашей профессии, написав свои книги?

– Что за глупость!

– Но кое-кто так думает. Они считают, что я написал эту книгу, чтобы придать себе важности, как будто бы я выше их, а это, понятное дело, не так. Мне и так известно, что есть среди них пилоты и лучше меня.

– Не терзайся. Это у них пройдет. Когда они