В открытое небо - Антонио Итурбе

депутатами, чиновниками министерства воздушного флота и главными редакторами газет. Он приглашает их есть лангустов в дорогих ресторанах, угощает выдержанными коньяками, рассказывает о мосте, что можно построить над океаном, о гонке в авиации, в которой Франция находилась на голову впереди немцев и англичан, о школе самопожертвования и служения, которой является авиапочта для молодежи.

А еще принимает приглашения на ужины в высшем обществе и притворяется, что ему там весело, ходит с Жильбертой на благотворительные лотереи, устраиваемые женами влиятельных политиков. Использует любую возможность, чтобы сказать свою правду. Его слышат все. И никто не слушает.

Месяц идет за месяцем, а ситуация на «Линиях» все больше напоминает хаос. Поломанные самолеты не ремонтируются, зарплаты задерживаются, должности выходящих на пенсию людей сокращаются. Появились линии, на которых уже не хватает пилотов, а в Южной Америке уже есть участки, концессию на которые компания вот-вот потеряет по причине отсутствия эксплуатации. Итальянцы, немцы и голландцы потирают руки, наблюдая, как сдувается французская авиация.

Мермоз шлет Тони в Касабланку телеграмму: «Много разговоров без результатов. Никто не берет на себя ответственность за „Линии“. Им дают возможность умереть. Дергаю за все нити, толку нет. Не сдаюсь. Ж. М.».

Тони ему отвечает из вынужденной марокканской ссылки, но он не умеет писать телеграммы. Телеграммы слишком короткие – нужные слова не помещаются. Он шлет письмо: «То, что дерганье за нитки с этими типами не дает результатов, это нормально. Они просто марионетки с тряпичными сердцами. Не сдавайся. Не сдашься, тебя никто не победит». А еще пишет о том, как живется ему в Касабланке посреди пустыни. И шлет тысячу объятий и кучу небольших рисунков: улыбающиеся лисы, раскуривающие трубки древние мудрецы, игрушечные самолетики.

«Линии» продолжают разваливаться, и Мермоза ставят на участок Тулуза – Аликанте. Возвращение в «Большой балкон» для него – маленький праздник, хозяйки встречают его как блудного племянника, прибывшего из дальних стран. В скромной столовой гостиницы, полупустой из-за снижения активности на аэродроме, ему наливают фасолевый суп из фаянсовой супницы, которая кажется музейным экспонатом, и подают пирог с мясом. Ни в одном из самых роскошных салонов Парижа, в которых ему приходилось бывать на светских ужинах, где блюда создавались самыми модными шеф-поварами, он не пробовал такой вкуснятины.

Однако ничто не может выбить из его головы навязчивую идею добиться для Франции авиасообщения с севером Атлантики. Остается еще возможность лететь на свой страх и риск, но когда он приходит к конструктору, то месье Бернар с грустью сообщает, что у него нет возможности реализовать для «Бернара 18» необходимые для трансатлантического перелета доработки, потому что его предприятие на мели. Мермоз предлагает заплатить за все из своего кармана. Он продает свой «Потэ» и даже спортивный автомобиль.

Жильберта молча принимает его манипуляции с деньгами – ни единого возражения. И озабоченно наблюдает за тем, как муж мечется, словно дикий зверь в клетке, когда он дома. Ей не кажутся плохой идеей его полеты в Алжир и то, что какое-то время он проведет вне дома. Кроме того, в Алжире Жан может навещать Пьера, ее брата, который проходит там обучение. Брат радостно рассказывает обо всех визитах Жана. О том, как козыряет ему караул, когда он появляется на территории части, словно он командующий. И что самое горячее его желание – чтобы муж сестры им гордился.

Мермоз – клокочущий на огне кофейник. Он сдерживается и ведет себя прилично на всяческих светских раутах и на встречах с политиками, которые принимают его так вежливо, что он еще больше раздражается: с ним во всем соглашаются, ему поддакивают, говорят, что посмотрят, что можно предпринять. Но в их глазах он читает, что им плевать на «Линии», на усилия людей, на Африку, на Америку… Им плевать на историю.

Порой кофейники взрываются.

Итальянская эскадра под командованием маршала авиации Итало Бальбо величественно пересекает Атлантику, и в Бразилии их встречают как героев. Италия размахивает флагом передовика международной авиации, в то время как Францию разморило в переговорах и отделах министерства.

Он просит срочной встречи с генеральным секретарем министерства воздушного флота, а когда входит в кабинет и ему предлагают присесть, отказывается, предпочитая остаться на ногах. Теперь он пришел не убеждать, а угрожать.

– Вы швыряете на помойку годы труда, потраченные на создание воздушных линий! Это просто позор для Франции!

– Эти «Линии», столь милые вашему сердцу, в высшей степени убыточны. Прореха. У Франции другие приоритеты.

– Так надо увеличить скорость доставки. Мы могли бы перевозить в три раза больше объема почты, стоит лишь обновить половину флота. Новые самолеты смогут окупиться за два года.

На лице политика появляется откровенная скука.

– План министра Кота, направленный на союз с «Люфтганзой», это не что иное, как пощечина всем тем французским летчикам и механикам, которые работали и клали жизни на то, чтобы запустить лучшую почтовую линию в мире. И весь этот труд, все их усилия вы собираетесь даром отдать немцам?

– Это вопрос тонкой политической игры. Окажите услугу самому себе. Оставьте стратегические решения экспертам.

– Экспертам? – И Мермоз обводит взглядом кабинет: хорошие картины на стенах, хорошая мебель из красного дерева, хорошие сигары на столе. – Вы хотите сказать, экспертам по хорошей жизни за счет налогоплательщиков.

– Я не склонен терпеть ваши оскорбления!

– Месье секретарь, я вынужден признать, что вы действительно кое в чем эксперт. В посредственности.

Грохот захлопнутой Мермозом двери отдается эхом по всему Парижу.

Глава 67. Касабланка, 1932 год

Премия «Фемина» повлекла за собой целый шлейф последствий: цветные обложки журналов, интервью на радио и банкеты представительских организаций. Тони принимает участие в этой суете – отчасти с изумлением, отчасти с благосклонностью.