Второй пояс. (Откровения советника) - Анатолий Воронин

Как бы там ни было, но над расшифровкой той депеши из Кабула, шифровальщик сидел почти пол дня. Итогом его кропотливого труда стал пятистраничный список с подробным перечнем всего того, что еще со времен «кобальтёров» как бы должно было храниться в загашниках наших вилл и в укромных местах многочисленных подсобок.

Поскольку я, Олег Андреев и советник опербата — Михаил Погодин, уже хаживали в первоочередных «дембелях», Михалыч создал из троицы «дедов» комиссию, наделив нас неограниченными ревизорскими полномочиями.

Не знаю, как долго пришлось бы нам заниматься нудным делом, пересчитывая всё — от постельных принадлежностей до электрогенераторов и автомашин, и во что в конечном итоге это вылилось бы, но судьбе-индейке было угодно, чтобы все мои похождения в качестве внештатного ревизора закончились, так и не начавшись.

Одиннадцатое мая ничем не отличалось от прочих обыденных дней, которые, начавшись рано утром и завершившись поздно вечером, уходили без единой зарубки в памяти.

Как обычно, с утра я съездил в максуз, отобрал с десяток наиболее интересных агентурных сообщений о «духах» с их коварными замыслами, немного почаевничал с Амануллой. Заглянул в авторемонтную мастерскую, где Джилани уже несколько дней колдовал над вышедшим из строя двигателем автомобиля. По тому, в каком раскуроченном виде находился движок, понял, что мне еще долго не светит прокатиться на этой старенькой «Тойоте» с ветерком по вновь заасфальтированной дороге. Побродил какое-то время по двору царандоя, разыскивая хоть какой-нибудь подходящий транспорт, на котором можно было добраться до «компайна».

Наверняка что-то подвернулось в тот день, и я возвратился в наш городок, где и узнал новость, которую принес шифровальщик.

Когда он объявился на нашей вилле, мы обедали. Лицо у него было настолько растерянным, что все присутствующие сразу насторожились. В руке шифровальщик держал бланк входящей шифровки, с колонками пятизначных цифр, поверх которых карандашом были сделаны записи с дешифрованным текстом.

«Ну, блин, дает — молодой! — пролетело у меня в голове. — Уж на что Витя-Камчатский был разгильдяй, но и он никогда не выносил черновики дешифрованных телеграмм за пределы своей радиорубки». Я собрался, уж было, напомнить ему о существующем порядке обращения с секретными документами, но, в самое последнее мгновение, что-то меня удержало от нравоучений.

Нет, вовсе даже не то, с каким растерянным видом он вошел на нашу виллу с этой чертовой бумажкой в руке, привлекло мое внимание. Насторожило то, как он, отдавая шифровку Михалычу, одновременно глянул на меня.

Пробежав взглядом по первым строкам шифровки, Михалыч тоже повел себя не совсем адекватно. Он исподлобья посмотрел в мою сторону и, оценивающе окинув с ног до головы, вновь углубился в чтение текста. И вот тут, у меня нервы сдали. Внутри что-то ёкнуло, и неприятный озноб пробежал по всему телу. Интуитивно я понял, что в том документе речь идет о моей персоне. И уже в следующее мгновение, вслед за этой догадкой, одновременно с хлынувшим в кровь адреналином, в голове мелькнула шальная мысль, что я в чем-то крупно прокололся. Возможно, оправдываясь перед Гулябзоем, Мир Акай все свои промахи по работе допущенные за последнее время, свалил на своего непосредственного советника, то бишь на меня. Вполне возможно, что он наговорил обо мне в Кабуле чего-то такого, что теперь мне «век свободы не видать». И загремлю я «под фанфары», с позорным волчьим билетом.

Пока мой мозг лихорадочно искал причину немилости, в которую я мог запросто попасть к своему кабульскому начальству, Михалыч, не говоря ни слова, передал шифровку мне в руки.

Я перечитал текст несколько раз, прежде чем наконец-то осознал суть изложенного.

Мне предписывалось срочно прибыть в Кабул с вещами, поскольку первым же «бортом» я должен был улететь в Союз. Именно эта фраза первоначально выбила меня из равновесия, и в первое мгновение я даже не поверил, что это касается именно меня. Что за напасть такая свалилась на мою голову незадолго до дембеля?

Ответ на все мои вопросы был скрыт в последних двух строчках документа.

Тот, кто его составлял, беспристрастно сообщал о том, что мой отец тяжело болен, в связи с чем, руководством Представительства принято решение о моем досрочном откомандировании домой.

И всё.

После всего передуманного я не знал даже, как и реагировать на эти последние фразы. С одной стороны, мой отец болен и мне выпала реальная возможность уехать домой. С другой стороны, до конца командировки оставалось чуть больше двух месяцев, и это должны были быть самые ответственные дни, когда от результатов моей деятельности могло зависеть многое, поскольку предстоящий вывод советских войск из провинции ко многому обязывал.

Но, все это теперь должно было идти само собой, и места в этом процессе мне уже не отводилось. Вот так вот, неожиданно могут решаться все текущие проблемы, которые еще вчера ты считал для себя весьма существенными.

Но одно дело получить предписание о срочном убытии в Кабул, и совсем другое, суметь так же быстро вылететь туда. Для того чтобы это сделать, нужно было пройти кучу всевозможных согласований с командованием Бригады, если предстоящий вылет планировалось осуществить «бортом» военно-транспортной авиации советских ВВС. Но, как назло в ближайшие трое суток прибытие советских «бортов» из Кабула не предвиделось. Об этом Михалыч узнал буквально через полчаса, после того как связался через «релейку» с ЦБУ 70-й Бригады. Оставался только один вариант — афганский. Через день на Майдан прилетал борт с новобранцами для Второго армейского корпуса, который без задержки в аэропорту должен был в этот же день вернуться обратно в Кабул. Вот на нем-то я и должен был улететь.

Весь следующий день у меня и Михалыча прошел в согласованиях этого перелета, и только к вечеру стало точно известно, что этот полет состоится. Вечером шифровальщик отправил в представительство депешу о времени моего прилета в Кабул, после чего жильцы тринадцатой устроили небольшую вечеринку по поводу отъезда одного из «квартирантов». Весь оставшийся после майских праздников самогон был выставлен на стол. И потянулся на огонек народ…

О том, что вечер у меня очень бурным, утром свидетельствовала головная боль. Слегка опохмелившись, я стал упаковывать вещи, которые к тому времени еще не успел собрать по всей комнате. Все, что мне не могло пригодиться в Союзе, раздавал остающимся в Кандагаре друзьям. А тут и подсоветные в городок приехали. Пришлось выпить по пять капель и с ними. Аманулле подарил свою универсальную фотовспышку, а Хакиму красочную книгу с видами Ленинграда и его пригородов. В ответ Аманулла подарил отрез ткани и бардовое платье для моей жены. По всему было видно, что он тоже не был готов к моему скоротечному отъезду из Кандагара.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});