Никон (сборник) - Владислав Бахревский

Дьячок, соображая, грустно теребил бороду. Углядел бумагу за пазухой у Федьки, и Федька ее углядел.

– Вот она, купчая. Черным по белому: «Я, Иван, сын Иванов, продаю самого себя наборщику патриаршему Федьке Юрьеву на один год, а он, Федька…» Чего? Чего?..

Дьячок Иван вырвал у него бумагу, прочитал и бросился в пляс.

– Съел? Не видать тебе Маланьи! Меня бери!

Федька снял шапку, наклоняясь из саней, черпал снег, как воду, тер лицо, сыпал на голову. Потом надел шапку, сунул бумагу за пазуху.

– Не будь я Федька Юрьев, по справедливому Божьему суду спалю твою бабу на костре, потому что она ведьма!

– Что правда, то правда, жена моя на собаку плюнет – и собака брехать разучится… Только больно уж ты разошелся – «спалю!»

– Молчи! Не то… – и вытащил Федька Юрьев нож из-за голенища.

3

Конь, согреваясь, бежал мелкой рысью. Дорога, накатанная санями, была впору крепка и до самого горизонта пустынна. Чуть похрапывая, ухая нутром, конь одолел бесконечно долгий тягун и, оказавшись на гребне увала, перед крутым и таким же бесконечным спуском, остановился, дергая головой, чтоб расшевелить всадника. Узда моталась безвольно, конь фыркнул и, приседая на задние ноги, чуть боком пошел с горы и, опустившись на самое дно влажной седловины, где лес по сторонам дороги оброс аршинным инеем, жалобно заржал, обиженно вскидывая маленькую черную головку: ладно, что едут, не ведая куда, но чтоб за все утро слова не услышать, да хоть бы крикнул, хоть бы в бок стременем пнул.

Жалобный крик коня окатил Кудеяра с ног до головы, и он, стыдясь, раскаиваясь, припал щекой к шее коня, бормоча нежно и виновато:

– Прости, мой брат! Ветер мой, ветерочек! Я словно сплю с открытыми глазами, – и, озираясь, натянул узду, посылая коня вперед, на новый увал. – Нам теперь все равно, по какой дороге…

Сверху спускались санки. Уже издали было видно – богатые. На облучке кучер, ездоками две женщины. На одной шуба ласковая, кунья, другой шубе, лисьей, рыжей, на завидки.

– Ну что же, Кудеяр, принимайся за дело! – усмехнулся начинающий разбойник и, поравнявшись с санями, дотронулся рукой до шапки.

– Бог помочь! – услышал он в ответ.

Его охватило таким ознобом, что застучали зубы.

И вот этих женщин вместе с возницей ради красных шуб надо убить? Потом содрать с окровавленных запоны, платья – и на базар?.. Господи! Убивать, не имея зла на человека, не ведая, кому приносишь боль, скольких детушек оставляешь сиротами?..

Не успел одно пережить, показался обоз, груженный свиными тушами. То крестьяне исполняли свою тягловую повинность давать лошадей и самим возить, чего воевода укажет.

И бедных этих возчиков тоже?

Конь, почуяв тьму и тяжесть хозяйских мыслей, забыл о легкости ног своих, бухал копытами, как тяжеловоз.

А на вершине увала – купец-молодец. То ли с барыша, то ли прогорел – сам пьян, кучер пьян, а еще двое прихлебателей – уж только мычат да клонятся.

– Вот люди-то какие! – кинулся купец к Кудеяру, промахиваясь рукою мимо узды, но уцепившись за стремя. – Ты погляди! Ишь как их клонит-то! Не хуже вертушек, а на землю – ни-ни! Держатся.

Протянул, расплескивая, чашу.

– Узнал, кто перед тобою? А узнал – пей! Меня не послушаться – самого себя обидеть.

Кудеяру было холодно, и он принял чашу.

– Еще! Еще! Чтоб и нас с тобой завертело! – Купец побежал к саням, но вернулся за чашей. – Еще выпей! Я задумал землю раскачать. Мы качаемая, а она-то что же?! Вместе веселей.

Он снова кинулся к саням, двигая ногами не вперед, а в стороны, словно земля и впрямь качалась.

– А этих тоже? Хоть ножиком режь, хоть палкой, как гусей, до смерти.

Кудеяр хлопнул коня по крупу, и конь, почуяв волю в руке седока, рванулся стрелой, и ветер относил прочь от ушей дурную ругань рассердившегося купчика.

4

Придорожному трактиру Кудеяр обрадовался, как родному дому. Когда носило по белу свету, жил надеждой воротиться на родину. Вот она, родина. Люди кругом единокровные, но чужие. А коли ни двора ни кола, то и нет надежды на человеческое, на родное тепло.

Задав коню овса, пошел в трактир посидеть в тепле. Трактирщик, не спрашивая хотения, брякнул перед ним деревянную чашку со щами.

– Хошь ешь, хошь не ешь, а денежку отдай, – шепнул Кудеяру улыбчивый крестьянин.

– А у тебя денежек много?

– Да совсем нету. Мы Их Почтению за тепло весной да осенью отрабатываем. И сеем ему, и жнем, и дровишки рубим.

Кудеяр усмехнулся: напоили, грозя, и накормить, грозя, собираются.

Завел деревянную ложку в чашку – пустоваты щи, отведал – не погано. Похлебал, согреваясь, гоня из себя утренний, до костей пробравший мороз.

В дрему кинуло, но тут за столом у окна начался крик и вопль, Два молодца стянули с третьего сапоги и поставили на стол, на кон. Играли в зернь. Из-под опущенных век Кудеяр видел, как не больно ловко жульничают шельмы, но попавшийся на удочку «карась» торопился отыграть шубу, сани, лошадь.

– Мое! – крикнул один из шельмецов, снимая со стола сапоги. – На что теперь играешь?! На рубаху али на портки?

– Рубаха длинная – на портки! – завывая от обиды, тоненько крикнул бедняга.

Кудеяр вдруг почувствовал, что на него смотрят. Смотрел трактирщик. Так глаза в глаза подошел к Кудеяру и прошипел:

– Больно много видишь. Смотри, не окриветь бы. – И грохнул на стол вторую чашку щей. – Я за сиденье в тепле денег не беру, но, коли не хочешь на мороз, бери ложку да хлебай.

– Угощаешь, имени не спросив! – покачал головой Кудеяр.

– А мне до имени дела нет, – осклабился Их Почтение, – для меня всякий проезжий – Кошелек. Верно, ребятки?

Ребятки уже стягивали с воющего игрока порты.

– Верно, Наше Почтение. Пособить, что ли?

– Не надо, он сам отдаст.

– Я – сам, – согласился Кудеяр, левой рукой полез за пояс, а правой выхватил из-за спины кинжал и коротким взмахом пригвоздил ногу трактирщика к полу.

Потом сел и принялся хлебать щи. Их ли, Наше ли Почтение стал бел, как полотно, но стоял не шелохнувшись. А Кудеяр, похлебав щей, достал денежку и положил на стол.

– В другой раз приеду, чтоб в щах ложка стояла.

И навел пистоль на шельмецов.

– Оденьте, обуйте господина.

Одели и обули.

– Деньги верните.

Вернули деньги.

– Раздевайтесь догола.

Разделись.

– Всю одежду в печь.

– Да ты что?! Как в печь?!

У Кудеяра объявился пистоль и в левой руке.

– В печь!

Исполнили и это.

– Заслонкой затворите.

Заскреблась по кирпичам заслонка. Тепло, идущее из печи, померкло.

Кудеяр заткнул за пояс оружие, нагнулся за кинжалом.

– Кудеяром меня зовут, – сказал снизу вверх и освободил пригвожденного.

Трактирщик рухнул в кровяную лужу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});