Никон (сборник) - Владислав Бахревский

Вскрикнула Анюта, и все исчезло. И всадник, и леший, и белые лошадки. Только снежный вихрь вдали. Да бахнул, лопаясь, на речке черный лед.

5

Ой ты, гой по всей!Не гоняй гусей,Не гоняй телят.Животики болят.Ноги топают,Глаза хлопают.Ходи веселей,Не то слопают!

Федор Атаманыч по лесным теремам гульбище затеял. Всю ночь, уцепившись за самые высокие вершины, гнули лешие к земле деревья и потом висели на них головой вниз и веселились. Одно дело – небо в головах, другое – когда в ногах оно. Одно дело, когда мужик запоздалый катит в розвальнях по земле, другое – когда и он вверх тормашками, и сани его, и лошадь. Живот надорвать можно!

Хохотали лешаки. Посвистывали.

И Ванюшка не отставал. Как-никак сынок Федора Атаманыча. Удалой парнишка. Только вот весел был против обычного вдвое. Ловил он в рукавице голубую свою звездочку, сжимал ее крепко-накрепко, и виделись ему синие человеческие глаза, синие, как нынешняя ночь.

Глава вторая

1

Уже более года жизнь в Можарах шла суматошная. Людишки суетились не по делу, а так, для отвода глаз, дабы не прогневить нового хозяина, сибирского царевича Андрея Кучума.

С прежними хозяевами горя не знали. Была работа – работали, а коли не было – дурака не валяли. Какие там дела зимой в крестьянстве-то? Дровишек иной раз привезти да на ярмарку прокатиться. Ну в извоз еще.

Прежде Можарами владел боярин Бутурлин. Поместье, правда, было не его, женино. Бутурлина ж, урожденная княгиня Ноготкова, была богата и бездетна. Сестра ее, Арина, отданная в жены Кучумовичу, наоборот: нарожала кучу детишек и бедствовала.

Тишайший государь Алексей Михайлович внял ее мольбе и, забравши поместье у бездетной жены боярина Бутурлина, по-царски справедливо даровал его многодетной Арине. Всем было бы хорошо, если б не Кучумович, чья голова была задурманена иноземными ученостями. Хитрые науки поведали ему: земля на Руси дает мало плодов оттого, что русский крестьянин ленив и плохо бит. Царевичу саблей махать бы по примеру коварного храбреца прадеда своего, погубившего славного казака и атамана Ермака Тимофеевича, а он поселился вдруг в Можарах и принялся нещадно тормошить несчастных крестьян.

В то утро был бит прилежный и зажиточный мужик Емелька. А кроме него, еще четверо.

Андрею Кучумовичу загорелось ехать в Москву. Мороз велик, а нетерпеж пуще – приказано было укладываться.

Богатый мужик Емелька на зиму нанялся в барский дом истопником: в Можарах боярин дворни не держал. Натаскал Емелька, как всегда, дров для печи, затопил, а тут и объявись боярин Андрей. Глянул на Емелькину работу – за голову схватился.

– Сукин ты сын! – закричал Андрей Кучумович. – Кто тебе приказал топить печи толстыми лучшими дровами?! После обеда я уезжаю, кому нужно будет тепло?

Сообразительный мужик упал в ноги.

– Дому тепло нужно, ваша милость! Дом в холоду может пропасть.

– Топил бы тонкими, дубина, дровами! Тонкими! А ты толстых натащил!

Тут Андрей Кучумович достал из зепи на штанах ключик, отомкнул ларец-подголовник, достал книжицу в серебряном окладе, полистал, почитал и сообщил прибежавшим на крик слугам:

– За взятие толстых дров без позволения пять палок.

И Емельяну всыпали.

Потом били конюха. Его Андрей Кучумович пожаловал розгами: чистил лошадей в конюшне вместо того, чтобы чистить во дворе.

Потом били кучера. Его боярин Андрей пожаловал уздечкой, дабы не мешкал: велели лошадей попонами покрыть, так он исполнял приказ вразвалочку.

Потом били Петра и Никиту, соседей Емельяна. Били по подозрению. Кто-то сообразил сбегать до ветру перед окнами усадьбы.

– Вам, сукиным детям, – бушевал боярин Андрей, – полагается за нечистоты ваши целый день крапиву в штанах носить. Но крапивы где зимой найти? Так велю вас бить пониже поясницы розгами.

2

За обедом Андрей Кучумович вспомнил, что в суматохе – все приглядывал, как сундуки грузят, – забыл об одном дельце. А дельце все то же. Одна дума – о народе: как его, дебрю беспросветную, на ум наставить. Мыли бабы пол напоследок. Мыли – черед отводили, чего стараться, коль дому пусту быть.

Для баб у Андрея Кучумовича наказание имелось одно. За всякую провинность ставили их лицом к ветру, давали им лопаты, и этими лопатами бабы подбрасывали снег, а если лето было, так речной песок.

Нетрудно и смешно. Только, поработав лопатой с час, бабы валились на землю без чувств: снег ли, песок ли забивал уши, глаза, ноздри, а терпеть такое долго невозможно.

Прежде чем сесть в сани, Андрей Кучумович велел поставить виноватых баб перед воротами, на ветрогоне, а потом уж поехал.

Зазвенели бубенцы под дугами, захрапели лошади, загикали кучера, собаки загавкали. И понеслось вдогонку санному поезду белое облачко снега: старались бабы. И кто знает, сколько бы так старались, но объявились вдруг перед усадьбой трое конных молодцов.

– Кончай! – приказано было бабам.

Надсмотрщик и заикнуться не посмел.

– Бейте в било! – командовал самый властный из троих. – Созывайте народ. Есть у меня до вас, бедных, великое божественное дело.

Люди собрались к церкви. Трое приезжих взошли на паперть. Главный сказал:

– Мы пришли к вам именем государя всея Руси, святейшего нашего патриарха Никона. Милостивый царь Алексей Михайлович даровал церкви новые земли. На эти новые земли и зовет вас к себе патриарх. Дело прибыточное и божеское. Это говорю вам я, патриарший наборщик Федор Юрьев.

Показал грамоту Никона. Деньги сулил, земли вволю, реки, полные рыбы, леса, где на каждом дереве белка, за каждым кустом лисонька.

– Куда ехать-то, скажи! – прервал его многие речи Емельян.

– На реки Майну и Утку. Снимайтесь всем селом, подводы сам пригоню. Ваш господин, Кучумович-то, – скатертью ему дорога, – слух идет, не золото. Да я и сам видел, как он над бабами вашими измывался. А на Майне и Утке вы будете жить на воле. Оброк исполните, а все остальное ваше!

– Хороши твои слова, – возразил Емельян, – да ведь не лето на дворе.

– Зима не помеха. Даже наоборот. Возьму я от вас мужиков двадцать. Переправлю скоком на место. Они времянок нарубят, землянок нароют. А с весны за работу возьметесь. Дома поставите, какие душе угодно. Земли наберете, сколько по силам. А земли в тех местах хлебные.

– Подумать надо, – сказал за всех Емельян.

– Чего думать! Айда! – закричал Никита. – Чего рассиживаться? Все равно Кучумыч житья не даст.

Никита был мужик шумный и бедный. Оттого, что горячо взял сторону наборщика, мужики заупрямились. Жить под Кучумом не мед, но место нынешнее дедовское, хорошее место, черноземное, да ведь и родное. От добра добра не ищут. И бежать от господина непросто. Искать будут, а найдут – возвратят. Правда, патриарх зовет. И не какой-нибудь – Никон.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});