Дымовое древо - Джонсон Денис

И зачем было ехать на автобусе? Дядя ведь до сих пор имел в пользовании чёрный американский «шевроле», так что они могли бы вместе отправиться на автомобиле… Да потому, что дядя Хао был трусом и боялся, что дядя Хюи сожрёт его с потрохами. Во время последней поездки Хао как мог избегал встречи с шурином. Высадил этого своего Чунга, поселил его в комнате над какой-то закусочной, и вот уже месяц Чунг томился там среди чужих людей, если только ещё не сбежал.

Минь сошёл на обочину, купил булочку и чашку чая в лавке – хозяйка вспомнила его, расспросила, как поживает его родня, и сказала, что речные трамвайчики в эти дни снова ходят, но не в таком большом числе. Деревня находилась в трёх километрах вниз по течению мутно-бурой реки. Он двинулся пешком. После города запахи ощущались совсем иначе. Вонь стоячей воды, чад от горящих груд валежника и мусора, даже, кажется, смрад куриного помёта навевали чувство чего-то легендарного. Всё это уносило… но куда? Сюда же. Но не в настоящее. Здесь удил он когда-то рыбу, развалившись на широкой буйволиной спине, а брат Тху в это время, сидя рядом, запускал воздушного змея, трепыхавшегося на ветру где-то в вышине… Уже тогда их лески тянулись в противоположные стороны – точно так же разошлись потом и жизненные пути. Один пошёл в старшую школу, а затем – в лётчики, другой – в монахи.

Движение на реке было вялым. Проплыл мимо ялик, которым управляла, держась на мелководье, старуха со сморщенным по-старушечьи лицом – каждый новый толчок шеста грозил вышибить из неё дух.

Минь шёл под серым небом, а к горлу саднящим комком подкатывало горе. Он вступил в банановую рощу, сорвал три фрукта, съел и швырнул кожуру в воду – точно так же, как они с Тху, бывало, делали в иные, лучшие годы, в ином, лучшем мире.

В который уже раз Минь представил себе, как брат сгорает заживо – тело Тху объято огнём, охвачено снаружи ужасающей болью, которая затекает внутрь через ноздри. А через миг – вот как обезьяна на мгновение держится руками за две ветви, после чего отпускает первую и цепляется за вторую – через миг у него уже нет тела, весь он от головы до пять превратился в огонь…

Лапвунг был не просто деревней. В нём имелись обширная пристань, рынок, несколько магазинов – всё то же самое, всё, как он и запомнил.

Чунг Тхана застал он обедающим за единственным столиком в закусочной. Напротив от гостя сидела хозяйская дочь, сама без еды, и смотрела на него пустым взглядом.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– С вашей комнатой всё в порядке?

– Заходите да посмотрите.

Они вышли и поднялись по боковой лестнице. На площадке с видом на задний двор Чунг сказал:

– В комнате тесно. Давайте поговорим здесь.

– Хорошо.

– Мне не стоит больше здесь оставаться. По всей округе орудуют вьетконговцы. К настоящему времени партработникам, должно быть, уже сообщили о некоем одиноком мужчине, который проводит тут какое-то маловразумительное агрономическое исследование.

– Вас хочет видеть Хао.

– Он здесь?

– В Сайгоне. Он вас встретит там завтра.

– Я поеду с вами?

– Нет. Завтра утром выходите к шоссе и садитесь на самый ранний автобус до Тёлона. Хао встретит вас на вокзале.

– Если только получится отсюда выбраться. Эта девушка хочет выйти за меня замуж. Каждый день подаёт мне обед и расспрашивает, что нового я узнал в деревне. Я заврался вконец. Всё это слишком расплывчато. Я всю ночь читаю, а утром одеваюсь, завтракаю и ухожу спать в поле до полудня.

– Вы боитесь?

– Я думаю о задании.

Минь поверил.

– Господин Тхан, полковник мёртв.

Чунг предложил:

– Не желаете сигарету?

– Спасибо.

Минуту, пока Чунг раздумывал над ответом, они курили в тишине, но вот он сказал:

– Он был вашим другом. Вам грустно.

– Мне грустно, а ещё это значит, что вам не завершить свою операцию.

– Я могу взяться за что-нибудь ещё. За какую-нибудь другую операцию.

– Хао о вас позаботится.

– Какие у вас на меня планы?

– Дядя Хао назначил какую-то встречу. Дал мне инструкции.

– Эти инструкции исходят от другого американца?

– От Шкипа Сэндса? Нет.

Чунг молчал.

– В чём дело?

Чунг отшвырнул сигарету, скорчил кислую мину и оставил вопрос без внимания, но Минь-то знал, в чём дело. Чунг принял окончательное решение, переступил черту – и на той стороне обнаружил полковника мёртвым.

– Господин Тхан, полагаю, у моего дяди есть несколько контактных лиц из числа американцев. Я знаю, что ваша дружба крепка. Хао о вас позаботится. Хао за вами присмотрит. – Он знал, что такого говорить не стоит, но сила этого человека вызывала жалость.

Минь оставил двойного агента на произвол судьбы и пошёл по тропке вдоль старого канала. Впереди какой-то старик тащил за кольцо в носу водяного буйвола, и Минь последовал за ним; животное пошатывалось в каком-то диком ритме, и сердце Миня наполнилось состраданием. Тот же густой дым от мусорных куч, те же дома с соломенными крышами, а вот и дядин дом, крытый оранжевой глиняной черепицей, потускневшей от плесени: невысокие ворота нараспашку, метровая ограда из шлакоблоков увенчана зелёной чугунной решёткой, на вершине каждого прута – теперь ещё более ржавого – по остроконечной геральдической лилии; сетка высотой по пояс, отделяющая этот дом от соседских жилищ по обе стороны; палисадник с небольшим деревянным святилищем и дюжиной или около того декоративных деревьев бонгмай, которые, как поговаривают, приносят удачу, но на практике это почему-то не подтверждалось; наконец, всё то же самое крыльцо с колоннами, выложенное блестящей изразцовой плиткой серо-фиолетового оттенка, который он по-прежнему находил весьма успокаивающим.

Как только Минь вошёл в ворота, от него тут же опрометью кинулись бежать трое ребятишек, словно у него было ружьё. Перед там, как войти в дом, он сбросил башмаки, снял носки и сложил их у дверей.

В котле над огнём стирали одежду две девушки – его двоюродные сестры, которых он не различал в лицо. Тётя Зянг стряпала под навесом. Крики детей привлекли её внимание, и она направилась к нему через двор, вытирая руки о рубашку, и крепко схватила племянника за запястья.

– Я же сказал, что приду.

– Нет, ты мне не говорил!

– Я написал вам письмо.

– Это было так давно! Но да, теперь верю.

– Я сдержал обещание.

– Пойду разбужу твоего дядю.

Тётя проводила его в гостиную и ушла. Его глазам предстал всё тот же самый жертвенник в небесно-голубом ящике на всё том же самом чёрном лакированном шифоньере, выше его на полметра. Внутренние стенки алтаря украшали всё те же зеркала, расписанные геометрическим орнаментом. Рядом – всё те же огромные канделябры, чаши с фруктами, длинные палочки благовоний в латунной горелке в форме льва, множество маленьких вотивных свечек и такое же маленькое деревце бонгмай, растущее в вазе, – возможно, всё тот же самый бонгмай, который запомнился ему в детстве, хотя точно сказать было нельзя.

Дядя вышел из хорошей спальни – той, что находилась внутри самого дома: выглядел он сонным и безобидным, тощим и смуглым, почти не изменившимся – затянул на ходу ремень своих длинных штанов, застегнул рубашку и ничего ему не сказал. Тётя Зянг шла следом, нервно поглаживая мужа по голове. Голова была маленькая, лицо – круглое, всё его черты как бы сбегались в кучку к его середине. Как и всегда, дядя сохранял невозмутимый вид.

Все трое, не обуваясь, уселись на каменный пол, стали пить чай и есть сладости из большой позолоченной пластмассовой миски, сделанной в виде короны какого-то сказочного короля. Тётя Зянг расспрашивала Миня о его личной жизни и перспективах женитьбы, о службе в военно-воздушных силах, о великом генерале Фане – но ни разу не поинтересовалась судьбой своего брата Хао. Дядя Хюи почти всё время молчал. Минь не счёл необходимым упоминать о доме и неоплаченной аренде. Как-то неловко было признавать, что после стольких лет отсутствия он смог вернуться только потому, что Хао отрядил его сюда по делу.