Прощённые - Юлия Эрнестовна Врубель

госпожа Сапожникова холодно.

– Значит жениться на Черновой мать сыну не позволила? – спросил доктор Браженский с наивным любопытством (совсем не подходящим к его наружности).

– Не думаю, – ответил Лаховской. – Я знал Екатерину Новосильцеву, как особу язвительную на язык. Предполагаю, что она, скорее всего, посмеялась. А то, что после этого Владимир передумал, – так это больше сам. Екатерина только попыталась уладить дело, без лишнего скандала.

– Я этих подробностей не знаю, – призналась госпожа Сапожникова. – Тогда рассказывайте сами, что и как.

– Известно как – списалась с графом Сакеном, а тот имел серьёзный разговор с отцом Черновой. Потом Владимира оповестили об отказе от руки, со стороны Черновых. Всё с соблюдением установленных приличий. (Позже девица, – и вполне себе благополучно – вышла замуж, – нашёлся благородный офицер. Теперь, по слухам, уже полковничиха.) На том бы и закончилось. Почти по правилам посредственного водевиля… Когда бы юный Константин Чернов, как брат обиженной девицы, не счёл себя её единственным защитником. Младший Чернов тогда служил у нас в столице в Семёновском полку. Дождавшись, когда Владимир Новосильцев вернётся в Петербург, Чернов стал не давать тому покоя и требовал дуэли. Скандал имел широкую огласку, а самого Чернова объявили грозой заносчивых аристократов. Закончилась дуэль весьма плачевно. Да в общем, вся эта история вполне проста.

– Увы, Пётр Александрович. Вот тут вы далеко не правы! – воскликнула Пелагея Ивановна в явно весёлом возбуждении. – А я ведь говорила, что всё было куда сложнее. Позвольте, я вам расскажу. Так вот…

Она немного подержала паузу, чтоб насладиться всеобщим ожиданием.

– В своём рассказе, князь, вы упустили… одно звено всей этой дьявольской цепи! И – главное, какое!

– О, говорите, дорогая Полли! Я в совершенном нетерпении! – воскликнула княгиня.

– У младшего Чернова был кузен… Страшная личность – бунтовщик Рылеев.

– Рылеев? Это тот поэт, который в крепости повешен? – полюбопытствовал Браженский.

– Да-с.  Обождите. Этот Рылеев, как говорят, был очень странным.

– В том мало удивительного. Все сочинители имеют странности, а многие и вовсе страдают нервными болезнями. Среди моих пациентов, к примеру…

– Вы бы, доктор, сначала послушали. Я вам рассказываю не про то.

Присутствующие дружно замолчали, отложив приборы.

– Рылеев начал службу офицером, но вскоре – и без оглашения причин – с военной службы был уволен. Причину этого конечно скрыли, чтобы не обеспокоить общество скандалом.  А дело было в некоторой его… особенности (пока что скажем так). После отставки Рылеев прибыл на жительство в столицу. А здесь устроился на должность заседателя в уголовный суд. И вскоре сделался ярым сторонником смертельных приговоров…

– И, верно, после казней сочинял стихи!

"Его ужасные злодейства

Пересказав в кругу родном,

Твердил детям отец семейства:

" Ужасно быть рабом страстей!" (стихи Рылеева – прим.)

– Князь, ваше шутовство только сбивает меня с мысли. Я, собственно, могу не продолжать.

Все возмущённо зашумели, требуя продолжения рассказа. Пелагея Ивановна быстро сдалась и, с явным удовольствием, опять заговорила:

– Вполне возможно, и писал стихи… Ведь его вдохновляло предчувствие крови. А, договаривая до конца, и кровь.

Послышались наигранные вздохи, скрытые смешки. Но Пелагея Ивановна не обижалась, а только входила всё в больший задор.

– Должно быть, вы не видели Кондратия Рылеева в лицо!

Хозяин с Яковом Ивановичем многозначительно (не без комичности) переглянулись. Она заметив это, быстро нашлась:

– А ежели видали, то не вглядывались. А после и вовсе забыли.

– И что же необычного было в его лице? – включился в разговор Плюшар, с преувеличенной тревожностью. – По-моему, так он имел вполне приятную наружность, с лица был чист и недурён собой.

– Совсем не в том беда. Лицом-то он был чист. Да только сильно бледен, а рот с кроваво-красными губами. Ну, в общем, по наружности типичный…

– Вурдалак, – добавила княгиня шёпотом.

– Он самый. – Сапожникова многозначительно кивнула. – Куда бы ни пришёл Рылеев – повсюду начиналась свара. Ведь он был мастер стравливать людей. – Рассказчица остановилась, выпила воды, затем продолжила, понизив голос. – Так вот однажды, со своей бедой к Рылееву пришёл кузен Чернов…. С этого дня тот был уж обречённым. Рылеев не давал ему и думать о возможном примирении. Он сам и навязал жестокие условия дуэли – такие, чтобы без кровопролития не обошлось.

Рассказчица закашлялась, ей снова подали воды…

– После дуэли раненого Константина доставили в казармы, на его квартиру. Несчастный почти не приходил в сознание. Заботливый кузен не отлучался от его постели. И говорят, что в первые часы после дуэли Рылеев не пускал к Чернову лекаря. Он уверял, что остановит кровь – и кровь, действительно, остановилась. А поначалу, крови было много.

Повисла пауза.

– Вот после этого упырь и возбудился. Вскоре он стал настолько ненасытен, что дьявольский талант его дошёл до апогея. Тогда он заморочил тьму народа и заварил всем кашам кашу…

– Однако, на Сенатскую он не пришёл, – заметил Лаховской.

Хозяйка обвела гостей зловеще-мрачным взглядом.

– Там, на Сенатской площади, Рылеев появился тайно. Он так и рыскал меж рядами – как пёс голодный, дожидался первой крови. А после показал себя во всей красе…

Княгиня тихо охнула. Князь, явно сдерживаясь, пожевал губами. Зато доктор Браженский, судя по всему, внимал рассказчице с живейшим интересом. Сапожников посмотривал на доктора как-то уже… не очень хорошо.

– Потом, как принялись Рылеева казнить, на виселице лопнула верёвка. Тогда повесили на упряжи из кожи. А ночью сняли с виселицы тело, проткнули грудь осиновым колом, а после этого уже и схоронили.

Сапожникова с шумом выдохнула и замолчала.  За столом повисло напряжённое молчание… Вдруг, полусонно отозвался Лаховской:

– Надеюсь, что хоть к раненому Новосильцеву Рылеева не допустили.

Хозяйка ответила на это с явным возмущением:

– Как вам  такое только в голову взбрело?!

Князь вытер лысину и перекрестился с облегчением:

– И хорошо. Кабы отведал кровь аристократа, полез бы ночью во Дворец: фрейлинам глотки грызть. Ещё бы и окно разбил бы. Переполох, да и казне урон.

Последние его слова были почти не слышны за дружным общим хохотом.

Княгиня даже не успела схватить салфетку…

Хозяин благодарно посмотрел на Лаховского. Пелагея Ивановна надула было губки… Потом отходчиво вздохнула, улыбнулась, и, оглядевши стол, решительно взялась за колокольчик.

Глава 13. Отыгрался

Гостям предложили второе горячее блюдо – стерлядь в густом фламандском соусе, а к ней – воздушный рисовый тимболло. Всё быстро водрузилось на круги своя, и трапеза продолжилась почти что с прежней безмятежностью. Однако, при общем молчании. Затем княгиня промокнула губы и, отложив салфетку, обратилась к Плюшару:

– Все знают, что Екатерина Новосильцева в столичном свете не бывает. Когда Аннет, её кузина, отправилась искать спасение в монастыре, все поговаривали, что