Судьба (книга вторая) - Хидыр Дерьяев

— Ахов, друг! Полубилетный не пришёл, не знаешь?

Полубилетным местные жители именовали товарно-пассажирский поезд.

— Пришёл, — ответил парень, — я с ним приехал.

— Гей, люди, вставайте! — закричал спрашивающий. — Полубилетный пришёл!

Чайхана зашевелилась. Люди быстро собрали пожитки и вышли. Место освободилось. Парень выбрал укромный уголок и стал укладываться.

Однако, поворочавшись с полчаса, он поднялся, постоял немного, раздумывая, и направился к выходу…

Машинист, сдав паровоз сменщику, шёл домой, спотыкаясь и ругая городское начальство за плохо освещённые улицы. Неподалёку от него, шагов на десять впереди, тоже шёл какой-то человек. Шёл неуверенно оглядываясь по сторонам, останавливаясь у калиток домов. Сначала машинист подумал нехорошее и даже замедлил шаг, чтобы понаблюдать за прохожим. Но вскоре убедился, что тот, видимо, просто разыскивает какой-то дом, вор вёл бы себя иначе.

Догнав прохожего, машинист спросил:

— Кого ищите? Может, я помогу?

Прохожий резко обернулся, сунул руку под халат. «За ножом!» — смекнул машинист и насторожился, но тут же сразу расслабил мускулы: перед ним был давешний парень, попутчик из Душака.

— Тесен мир, друг? Опять мы с тобой встретились!

Парень явно обрадовался знакомому человеку, протянул руку:

— Здравствуй, дост!

— Здорово! — засмеялся машинист. — Мы ведь с тобой час тому назад расстались. Кого ищешь по ночи?

Парень несколько смутился:

— Ай, так немножко иду, смотрю…

— Бессоницей страдаешь?

Парень промолчал.

— Ну, ходи, коль охота есть. А я, признаться, подумал, что тебе переночевать негде. Может, так оно и есть?

— Есть, — согласился парень.

— А чего ж ты мне мозги вкручиваешь, ломаешься, словно красная девица! Пойдём, найду тебе хорошее место переночевать.

— Ай, нехорошо, — сказал парень. — Люди чужой, мало-мало волновать нельзя.

— Ничего не чужой! — машинист решительно взял его под руку. — Никого волновать не будешь. Идём, тут недалеко.

Они свернули в небольшой тёмный дворик, прошли к дому, стоявшему в глубине. Машинист постучал.

— Входите, не заперто! — отозвались из дома.

Уютная, с низким потолком комната не отличалась особым убранством. У одной стены стояла старенькая кушетка, у другой — железная кровать. Перед кроватью на чемодане лежал небольшой тючок: кто-то готовился в дорогу.

Трое мужчин сидели за скрипучим столом, на котором стояла початая бутылка водки, лежала рыба, солёные огурцы, помидоры.

— Ого, Андрюша пожаловал! — обрадовался один из сидящих. — Да ещё с гостем! Проходите к столу. Ещё немного — и попали бы к шапочному разбору, а сейчас — в самый раз… Стульев нет? Не беда, на кушетку садитесь… мы её сейчас поближе придвинем… вот так!

— Стулья — не беда, — весело отозвался Андрюша, поздоровавшись с сидящими. — Хватило бы стаканов.

Приезжий парень молча пожал руки хозяевам и сел на краешек кушетки.

Худощавый, с острой бородкой и тонкими усами человек пригладил серебристый ёжик волос и сказал:

— Все в сборе, товарищи… Начнём?

Получив общий утвердительный ответ, предложил:

— Ак-мамеда, то есть белую водку, должен, говорят, разливать белый человек, то есть хлопкороб. Ваше право, Борис Николаевич!

Тот, кого назвали Борисом Николаевичем, отмахнулся:

— Какой я хлопкороб! Я к хлопку весьма отдалённое касательство имею, я только слесарь хлопкозавода, не больше. Вот Сергей со своими насосами — совсем иной компот: он поля Эгригузера поливает, без него хлопок расти не будет. Ему и разливать.

— Разливай, чего там волынку тянуть! — отозвался Сергей. — А то я могу нечаянно себе две порции налить.

— Ну, коль такое дело, то придётся мне, — согласился Борис Николаевич. — Сегодня, товарищи, мы провожаем своего дорогого друга и соратника Александра Петровича. Два года он прожил среди нас, теперь возвращается- в Петроград. Пусть Александр Петрович и скажет первый тост.

Седой, с острой бородкой человек поднялся.

— Два года, друзья мои… — тихо сказал он. — Два года я жил с вами к работал с вами. Я приехал сюда как политический ссыльный. Срок ссылки истёк, но уезжать мне не хочется. Мы хорошо поработали с вами, я полюбил здешний народ. Это мужественный и смелый народ, друзья мои, у него светлое будущее, которое он завоюет в классовой борьбе. Надо только открыть ему глаза… Я хотел бы пожить здесь ещё, но в Петрограде тоже не хватает рабочих рук. Вы, конечно, понимаете, о чём я говорю, о каких руках. Я там очень нужен… Но я уверен, что вы сумеете работать самостоятельно. Вы политически грамотные люди и имеете опыт революционной работы. Ни на минуту не прекращайте её, товарищи. Ни на одну минуту! Рассказывайте правду народу, готовьте его к вооружённой борьбе. Да здравствует свобода!.. И давайте, друзья, давайте, товарищи, выпьем за победу нашего святого дела, за победу пролетариата!

Выпив, все потянулись к закуске. Парень из Душака тоже вежливо выпил вместе со всеми, взял щепотку квашеной капусты, пожевал.

Андрей наклонился к Сергею:

— Слышишь, Серёга, потолкуй с этим парнем. Он и по-русски разумеет, да только на ихнем языке сподручнее: откровеннее будет. Мне чудится, есть в нём какая-то. изюминка. Я его, пока из Душака вёз, пытался расколоть, но он — орешек крепкий. Только и узнал, что он марыйский, едет из Ашхабада домой.

Сергей заинтересованно подсел к парню.

— Как вас зовут? — спросил он по-туркменски.

— Берды, — последовал машинальный ответ,

— Берды Аки-оглы? — уточнил Сергей.

Парень испуганно отшатнулся, глаза его стали холодными и колючими.

— Откуда знаете моё имя?

— Я многое знаю, — тепло улыбнулся Сергей. — И вас, и вашу судьбу. Вы не пугайтесь, вы — среди друзей. Товарищи тоже знают о вас. — Он обернулся к сидящим. — Товарищи, оказывается Андрей привёз нам желанного гостя! Это тот самый Берды Аки-оглы, который сидел… Словом, о котором мы беспокоились.

Когда первое впечатление от новости улеглось, когда Берды понял, что он действительно находится среди друзей, он начал говорить о пережитом. Сергей переводил его слова по-русски.

— Всё отнял у меня Бекмурад-бай, — говорил Берды, — всю жизнь мою отнял. Потом ещё в тюрьму посадил. Плохо в тюрьме. Когда мальчиком был, слыхал о людях, которые в зиндане сидели, очень жалел их. Но не думал, что так плохо в зиндане. Сам испытал, теперь знаю.

— Да, тюрьма, брат, это не блины у тёщи, — вполголоса заметил Борис Николаевич.

— Плохие люди в тюрьме сидят, — продолжал Берды. — Сильно меня мучили. Правду говоря, и били меня там. Вот шрам на лбу остался!.. А потом я понял, что там сила почитается больше, чем аллах. Хочешь жить — сам бей. Я пословицу нашу, туркменскую, вспомнил: «Если спутник твой ослеп, прижмурь глаза и ты». Хвала аллаху, счастьем меня обошёл, но силой не обидел. Начал я других бить. Не всех, а которые меня, задевал Так и выжил. Ну, а клопы и вши — на всех поровну, были.

Слушатели засмеялись. Улыбнулся и Берды.

— Значит, говоришь, кулаком своё место в жизни отстаивал? — спросил Александр Петрович. — Правильно, товарищ! Не просьбами, не мольбами, а силой пришла пора действовать!

— Конечно, правильно, — кивнул Берды. — Только потом на меня одного жулика напустили. Чуть не убил до смерти. Я его одолел. За это — в карцер попал. Сверху — камень, сбоку — камень, снизу — тоже камень. Мокрый, холодный. Света нет, мрак стал моим товарищем. Ничего не слышно, как будто весь мир умер. Кто друг, кто враг — не знаю. Один надзиратель враг был. Он меня в карцер посадил. И жулика он ко мне привёл. Я ждал: опять приведёт, может быть, даже двоих, а я с двумя не справлюсь, слабый стал, пожелтел, как саман, обессилел от плохого воздуха. Думал, надзирателя убить надо, а потом пусть и меня убивают, всё равно живым не выйду из этого ада.

— Ого! — сказал Андрей. — Оказывается, наш Вацлав на волоске от смерти был?

— Нет! — горячо воскликнул Берды. — Не был! Он, как святой Хидыр — покровитель путников, взял меня на руки и вывел на волю. Я только сначала не знал, какой он хороший человек. Потом — узнал. А когда он ящик принёс, я испугался: знал, что в таком ящике русские своих покойников хоронят. Думал, меня хоронить пришёл.

* * *

…Да, в ту ночь Берды крепко перепугался. Когда надзиратель втащил в его камеру гроб, он понял, что пришёл последний час. Он был слаб, но не хотел умирать без борьбы, он схватил надзирателя за горло, чтобы вместе с ним отправиться на суд аллаха. Он был страшен в своём справедливом гневе, и надзирателю не без труда удалось оторвать его руки от своего горла.

А потом надзиратель заговорил. Он закрыл дверь и говорил негромко, совсем не так, как обычно. Он сказал, что Берды не должен обижаться на него, потому что он только выполнял приказания начальника тюрьмы. Бекмурад-бай гостил у начальника и просил, чтобы Берды убили. Это должен был сделать Орёл.