Таганский перекресток (сборник) - Вадим Панов

На этот раз паузу взяла Зарема. Она перестала улыбаться, покусала губу, отвернулась и негромко ответила:

– Из другого царства. Есть царство людей. Есть царство джиннов. А есть те, кто волей обстоятельств оказывается не на своем месте.

Грусть в ее голосе потрясла Димку. Заготовленные вопросы вылетели у него из головы, показались глупыми, никчемными, слишком прагматичными. Вместо этого он почти шепотом поинтересовался:

– Твой дом далеко?

– Я уже не помню. – Девушка передернула плечами. – Я слишком давно живу среди вас.

– Тысячу лет?

– Гораздо больше.

– И все время кому-то служишь?

Она кивнула.

Димка вспомнил ее прыжок. Вспомнил элегантные и смертоносные движения – там, во дворе, двое громил ничего не смогли противопоставить хрупкой красавице. Вспомнил произнесенные им самим слова древней формулы и то, как засверкал камень.

«Да, за такой перстень не жаль миллиона. Не жаль и десяти…»

Странно, но осознание выигрыша не поглотило Орешкина. Не появилось чувства собственного превосходства и вседозволенности. Слишком много переживаний выпало сегодня на его долю, слишком резким получился переход: только что он стоял под дулом пистолета и вот уже сжимает в руке счастливый билет. Да и счастливый ли он? О Зареме знают Батоев и Казибековы, они наверняка захотят вернуть себе сокровище. А у них власть и деньги, у них солдаты. А у Орешкина только джинн с неизвестными техническими характеристиками.

– Я могу поспрашивать тебя?

– Конечно, – кивнула девушка. – Все с этого начинают.

Димка сел в кресло, потер лоб…

– Наши взаимоотношения?

– Ты хозяин, я рабыня.

В ее устах фраза прозвучала обыденно – привыкла.

А вот Орешкин вздрогнул – не ожидал.

Точнее, ожидал – «Тысячу и одну ночь» читал как-никак, но еще не осознал себя хозяином. Повелителем. Еще не понял, что есть некто, готовый исполнить любой его каприз.

Что у него есть раб.

– Хочешь, скажу: слушаюсь и повинуюсь?

– Скажи!

На Димку накатила лихость. Захотелось повелевать, приказывать. Захотелось увидеть склоненную голову.

– Прикажи что-нибудь, – попросила Зарема. – Просто так эту формулу не произносят.

– Что?

– Придумай.

– Построй дворец!

– Недвижимостью не занимаюсь, – улыбнулась девушка. – Но могу подсказать телефон солидной строительной компании.

Орешкин удивленно уставился на джинна:

– Ты серьезно?

– Я не могу врать хозяину.

– Никакого дворца?

– Увы.

– Мне что, подсунули бракованную модель?

Зарема весело рассмеялась.

– Знаешь, а ты отличаешься от тех, кому я служила раньше. Мне повезло.

– И чем же я отличаюсь? – после короткого молчания спросил Орешкин.

– Если им что-то не нравилось в моих ответах, они начинали меня бить. А ты шутишь.

– Ты чувствуешь боль?

– Да. Мне нельзя причинить вред, меня нельзя убить. Но боль я чувствую. И в эти мгновения мне так же плохо, как обычному человеку.

Она ответила ОЧЕНЬ спокойно, но Димка понял, что стояло за словами девушки. Годы унижений, насилия и страха. Бесчисленные годы непрекращающихся пыток, с помощью которых люди доказывали джинну, что они сильнее.

Орешкин криво улыбнулся:

– Ладно, оставим. Но если ты не умеешь строить дворцы, тогда какой в тебе прок?

В глазах Заремы сверкнули огоньки.

– Я умею воевать.

– И все?

– Разве этого мало?

* * *

– Мы потеряли троих: Исмаила…

– Не продолжай, – приказал Абдулла помощнику. – И так все понятно.

Он откинулся на спинку огромного кресла и замер, невидяще глядя перед собой. Только пальцы левой руки нервно ерзали по гладкой столешнице.

– Перстень?

Голос прозвучал очень глухо.

Помощник отрицательно качнул головой. И вышел из кабинета, подчиняясь повелительному жесту Казибекова.

И снова тишина, нарушенная лишь однажды – Юсуф закурил сигарету.

– Придется согласиться с условиями Мустафы, – тихо произнес Ахмед. – Надо уходить, пока сообщество может защитить нас.

– Судьба Заремы все еще неизвестна, – проворчал Юсуф. – Если джинн вне игры, у нас есть шанс.

Абдулла внимательно посмотрел на младшего. Кивнул:

– Согласен.

Ахмед удивленно оглядел братьев:

– Вы серьезно?

– Казибековых никто и никогда не мог обвинить в трусости, – тоном, не допускающим возражений, произнес Абдулла. – Время у нас есть – сообщество ждет до девяти вечера. Мы поедем к Мустафе и отомстим за отца.

Юсуф согласно покивал. Но промолчал. Раздавил в пепельнице окурок и еще раз кивнул. Другого выхода младший не видел.

– Мы можем уйти, – напомнил Ахмед.

– Все, что мы можем, – это принять правильное решение. – Абдулла улыбнулся. – Поверь, брат, иначе нельзя. Ты это знаешь. Просто сейчас ты немного растерян.

Ахмед думал недолго, секунд десять, а потом громко расхохотался и с силой ударил кулаком по столу:

– Да!

* * *

Все произошло в ванной. Зарема сама предложила Димке освежиться, смыть грязь трудного дня, почувствовать себя человеком. В большой комнате – ванная у Казибекова занимала примерно такую же площадь, как вся квартира Орешкина, – девушка показала, где взять полотенце, халат, шампунь, включила воду, без ее помощи Димка не справился бы с огромным, напоминающим небольшой бассейн корытом, а потом неожиданно прижалась к мужчине и тихонько вздохнула. Орешкин наклонился и поцеловал ее черные, пахнущие травами волосы. А потом нежно погладил девушку по щеке и поцеловал в губы. Крепко поцеловал. Деталей он не помнил. Как они остались без одежды, как Зарема распустила волосы, как оказались они среди бурлящей воды… Помнил лишь невыносимую сладость и нежность женщины. Помнил ее глаза и губы. Помнил стон и тонкие руки, царапающие плечи. Помнил, как маленькая девушка замерла в его объятиях, словно пытаясь спрятаться от всех.

Помнил.

А что еще нужно помнить?

Позже, когда они лежали на огромной кровати и пили вино, Зарема вдруг сказала:

– У тебя давно не было женщины.

Сказала не с целью посмеяться, просто констатировала факт.

– Заметно? – улыбнулся Орешкин.

– Да.

– Зато теперь у меня есть ты.

– Есть, – эхом отозвалась девушка. – И мне с тобой хорошо.

«Она чувствует боль, значит…»

– Как и любая другая женщина, я получаю удовольствие не от каждого мужчины, – продолжила Зарема. – Нежность – моя единственная отдушина в этом мире. Но ее мало. Гораздо чаще меня просто трахали, а не занимались любовью.

– Почему?

– Я – джинн. Я сильнее. Мои унижения – плата за вашу слабость. Однажды хозяин отдал меня сотне своих телохранителей…

– Замолчи!

– На три дня…

– Замолчи!! Я приказываю!!

– Слушаю и повинуюсь.

Вино стало горьким. Орешкин поставил бокал на тумбочку и раскурил сигарету.

«Рабыня…»

Димка почувствовал отвращение, стыд за того урода, что смог так поступить с Заремой. Ему стало неловко за свой крик.

– Извини, – не глядя на девушку, произнес Орешкин. – Я не хотел кричать.

– Не обращай внимания, – спокойно ответила Зарема. – Я привыкла. Я – рабыня.

– Хочешь сделать из меня настоящего хозяина?

– Ты им станешь. Ты хороший, но все равно им станешь. Все становятся.

Димка внимательно посмотрел на перстень. На кроваво-красный рубин, сверкающий на безымянном пальце. На камень, хранящий нерушимую печать.

Зарема тоже закурила, легла на спину, подложила левую руку под голову и задумчиво проговорила:

– Мы должны подумать, как тебя спасти. До тех пор, пока Батоев и Казибековы живы, ты в опасности. Они не отстанут.

– Даже теперь? Когда я… – Орешкин сбился.

– Когда ты управляешь мной? – пришла на помощь девушка.

– Да.

– Ибрагим тоже управлял мной.

Орешкин вспомнил окровавленного старика, умирающего на грязной площадке. Понял, что пылающий на пальце рубин еще не гарантирует безопасности. На мгновение вернулся страх. Но лишь на мгновение – девушка была спокойна, а значит, выход есть.

– Кстати, а как получилось, что ты не помогла Ибрагиму?

– Я должна слышать приказ. Я должна быть рядом. – Она глубоко затянулась тонкой сигаретой. – Я не всемогуща.

– Но ты знаешь, как нам поступить.

– Сообщество дало Мустафе и Абдулле время до девяти вечера, – медленно произнесла Зарема. – Батоев будет выжидать – он в более выгодном положении. А братья вынуждены действовать. Они встретятся в резиденции Мустафы.

– Ты знаешь, где она находится?

– Конечно.

* * *

– Полагаешь, они не договорятся?

Павел Розгин сделал маленький глоток кофе, помолчал и коротко ответил:

– Нет. Но и третейского суда не будет.

– То есть к девяти часам вопрос решится? – уточнил собеседник.

– Без сомнения.

Люди, сидевшие за большим столом, неспешно переглянулись. Уважаемые люди. Серьезные.

Сообщество.

От их слова зависела значительная часть московской жизни: почти вся теневая и, частично, белая, законопослушная.