Таганский перекресток (сборник) - Вадим Панов

А потом началось самое неприятное.

Зареме стало горько. И даже еще горше от мысли, что горячему телу понравился молодой мужчина. Она проклинала себя за то, что ей было хорошо.

– Что мог дать тебе старик? – весьма мягко проговорил Батоев, наполняя вином два бокала. – Ничего. Он доживал свой век и ничего не хотел. Со мной же тебе будет гораздо лучше.

Мустафа прилег на кровать рядом с девушкой, подпер голову рукой.

– Ты хандрила, скучала по настоящей жизни.

– Мне было хорошо у Ибрагима, – ровно ответила Зарема. – Я ни на что не жаловалась.

– И теперь не будешь, – пообещал Батоев. – Будь хорошей девочкой, и я стану обращаться с тобой не хуже, чем старик.

«Не хуже? – Зарема едва сдержала горький смех. – Не хуже! Глупый, глупый Мустафа, неужели ты не понимаешь, что Ибрагим начинал точно так же: набрасывался, подавлял, наслаждался властью». Первые несколько месяцев в доме Казибекова стали для девушки непрекращающимся кошмаром. После Ибрагим остыл, утолил голод, а когда обрел могущество и начал играть с судьбами других, изменил отношение к Зареме. В последние годы и вовсе называл девушку «дочкой».

Но память о первой встрече остается навсегда.

– Ты ведь знаешь, что я могу превратить твою жизнь в ад, – улыбнулся Мустафа. – А могу – в рай. Все зависит от меня.

– Пока я этого не знаю, – спокойно ответила Зарема.

Батоев осекся.

«Я угадала!!»

– Ты трахаешь меня, но берешь силой. Не приказываешь. – Девушка выдержала паузу. – Почему?

Мустафа помрачнел:

– Не забывайся.

– У тебя нет перстня!

– Я его найду! – хрипло бросил Батоев.

– Старик тебя обманул! Ты его убил, но не получил перстень!

Зарема звонко рассмеялась. Получила удар по губам, но продолжала смеяться, в упор глядя на злящегося Мустафу. Да и удар оказался не сильным, Батоев отчего-то не хотел делать девушке больно. Ударил, чтобы замолчала.

– Прекрати! – В маленьких глазках Мустафы сверкнуло бешенство. – Заткнись!!

Девушка поняла, что пора остановиться. Пусть Батоев и не имеет над ней полной власти, но сейчас она в его руках, и у Мустафы есть тысяча способов сделать ее существование невыносимым. Зарема перестала смеяться, но продолжила разговор издевательским тоном:

– Что ты теперь собираешься делать, убийца своего дяди?

– Трахать тебя я могу и без перстня, – угрюмо ответил Батоев.

– Но разве ты этого добивался? Тебе нужна вся власть, так?

Мустафа медленно допил вино, поставил бокал на тумбочку, чему-то улыбнулся, глядя на закрывающую окно тяжелую штору, почесал живот и тихо, но ОЧЕНЬ уверенно произнес:

– Все равно, Зарема, все будет так, как я решил. Я добьюсь своего. Меня не остановить.

Улыбка сползла с лица девушки. Если до сих пор она не воспринимала Батоева всерьез, старалась уколоть, ужалить, даже унизить, если получится, то теперь поняла: перед ней Наполеон. Было в негромком голосе Мустафы столько силы, что старый Ибрагим, не убей его племянник, удавился бы от зависти.

А потом Зарема представила, что он может сделать, и ей стало страшно.

– Если ты продолжишь мне дерзить, тебя будут трахать все мои солдаты. И сейчас, и потом. Всегда. Ты станешь их подстилкой. Они будут плевать тебе в лицо и…

– Не надо. Пожалуйста, не надо.

Батоев кивнул:

– Хорошо, что мы начали понимать друг друга. – Снова почесал живот. – Ты меня обидела, Зарема, постарайся загладить свою вину.

Девушка все поняла, тихонько вздохнула и послушно отбросила в сторону простыню.

– Надеюсь, новости действительно стоят моего беспокойства, – пробурчал Мустафа, открывая дверь кабинета. – Что случилось?

Хасан дождался, пока хозяин усядется в глубокое кресло, чиркнул зажигалкой, помогая Батоеву раскурить сигарету, и с тихой радостью поведал:

– Есть след! Менты нашли свидетеля!

Глаза Мустафы сверкнули.

– Говори.

– Отправляясь на работу, один из жителей домов встретил незнакомого мужчину. Обратил внимание, потому что двор глухой и чужие там бывают крайне редко. Нам повезло: свидетель оказался бывшим гэбистом, а сейчас работает в охранном агентстве, так что мужика он описал досконально.

Батоев выхватил из рук помощника лист бумаги, нетерпеливо пробежал взглядом по строчкам: «…тридцать – тридцать пять лет… темные волосы… нос… одет…» Откинулся на спинку кресла, прищурился:

– Это уже кое-что.

Обычный человек опустил бы в такой ситуации руки: как отыскать в десятимиллионной Москве тридцатилетнего мужчину с темными волосами? Опрашивать каждого встречного? Дать объявление в газету? Но Хасан не даром ел свой хлеб.

– Гэбист сказал, что никогда раньше этого мужика не видел, а направлялся тот к метро. Вывод: или ночевал у подружки, или приезжал по делам. Завтра утром два десятка наших пойдут по окрестным домам и офисам. Фоторобот у нас есть. Уверен, к полудню мы найдем урода.

Хотелось приказать действовать прямо сейчас, немедленно: врываться в квартиры и будить людей, но Мустафа понимал, что надо ждать.

– Хорошо, Хасан, я очень тобой доволен.

* * *

Говоря откровенно, вряд ли бы Димка решился искать следы антикварного перстня, не будь у него маленького хобби – история Второй мировой войны. У многих интерес к тому времени проходит. Взрослея, дети забывают рассказы дедов-фронтовиков, старые фильмы начинают восприниматься совсем иначе, нежели раньше, и память о самой большой войне в истории человечества оживает лишь 9 Мая. У Орешкина же детская увлеченность не пропала. Не стала, как это иногда бывает, профессией, но никуда не делась. Димка внимательнейшим образом читал документальные материалы, посещал пару военно-исторических клубов и, бывало, до остервенения вел дискуссии на профильных интернет-форумах. На которых – Орешкин знал это точно – появлялись не только такие же, как он сам, энтузиасты, но и люди с соответствующим образованием. С одним из них, использующим в Сети ник fOff, Димка виртуально подружился и на его помощь рассчитывал.

«Есть тема. Давай в приват[1]».

«Давай».

Приятеля Орешкин отыскал лишь поздним вечером и теперь торопился поделиться информацией, боясь, что тот предложит перенести разговор на завтра.

«Что случилось?»

«У меня есть интересная штука. Хочу, чтобы ты ее посмотрел».

«Что за штука? Документ?»

«Антиквариат».

«Не занимаюсь».

«Мне нужна консультация историка».

«Наследство привалило?»

«Вроде того».

«Пришли на мыло[2]».

Перстень Димка сфотографировал на камеру телефона. Перекачал файл в компьютер, приготовил письмо, и теперь ему оставалось лишь нажать на кнопку.

«Лови!»

«Поймал, – отозвался приятель через некоторое время. – Жди».

fOff не отзывался двадцать минут. Орешкин не отлипал от монитора, нервно курил, проклинал себя за глупую любознательность…

fOff был как всегда краток:

«Откуда дровишки?»

«Наследство».

«Уверен?»

«Скажи, что разузнал, тогда обсудим».

«Такие вещи надо щупать. Возможно – подделка».

«Ты скажи, подо что подделывают?»

«Надпись-то не на арабском, сечешь?»

«Не секу», – честно признался Орешкин.

«Если все так, как я думаю, то твоей „штучке“ на пару тысяч лет больше, чем ты мог бы себе представить».

– Ого! – Димка уважительно посмотрел на перстень. – Когда же тебя сделали?

«Еще какие-нибудь признаки есть?»

«Какие признаки?»

«Метка? Клеймо? Насечки необычные? Файлы у тебя паршивые получились, я чуть глаза не сломал, их просматривая».

Орешкин снова закурил. Говорить или не говорить? С одной стороны, глупо вот так с ходу выкладывать на стол все козыри. С другой – он сам попросил консультацию, так зачем же теперь скрывать факты?

«Есть знак под камнем или в камне – я не разобрался. Его видно, только когда свет падает на перстень под особым углом».

«Что за знак?»

«Шестиугольная звезда».

«Печать Соломона?!»

«Типа того».

«Обалдеть!»

«Что это значит?»

На этот раз fOff не удержался от эффектной паузы.

«Ты читал „Тысяча и одна ночь“?»

«Да».

«Тогда ты должен помнить, чем запечатывали сосуды с джиннами».

* * *

Излагать Казибековым ультиматум Батоева отправился Павел Розгин. В этом заключалась его задача: поговорить с одной стороной, затем со второй, если придется – вернуться к Мустафе и передать ответ Абдуллы. Уважаемые люди не хотели войны. Уважаемые люди хотели помочь Казибекову и Батоеву поговорить между собой, и никто, кроме Розгина, не смог бы организовать челночные переговоры.

– Абдулла, ты понимаешь, что я говорю словами Мустафы? Ничего от себя.

– Павел, я знаю правила, – кивнул Казибеков. – Говори.

Адвокат тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, как трудно ему доставлять дурную новость в дружественный дом, и начал:

– Он не хочет больше крови, не хочет войны. Семья должна покинуть Москву в течение трех дней. На ваши вложения за границей он не претендует. Ваш бизнес здесь он покупает. Вот перечень собственности, которую он желает приобрести, цены указаны.