Утраченные звезды - Степан Янченко

Поговорили на заданную Костыриным тему, что если уволенные по сокращению рабочие завода и пристроятся куда-то на работу, много сил и здоровья потратится, а о потере трудовых ресурсов для страны и трудовой энергии для равновесия жизни и говорить нечего.

— Ну, ладно, в этом деле наша задача сводится к тому, чтобы довести до сознания рабочих, отчего происходит безработица, кто здесь виновник… А сейчас начнем заседание партбюро, — проговорил Полехин, поворачивая разговор в сторону дела, для которого собралось заседание. — Одного товарища нашего не будет — приболел, но нас большинство, нет возражений?

Костырин развернул на коленях книжку Календарь-ежедневник и приготовился писать.

— Как договорились прошлый раз, обсудим вопрос, связанный с положением детсада номер шесть. Вам, Кирилл Сафронович, что-нибудь удалось выяснить? — обратился Полехин к одному из рабочих.

— Да, вот копия подготовленного приказа директора на закрытие сада, у юрисконсульта мне сняли копию, тут уже все подписи, кроме директорской, ждут решения профсоюзного комитета, да там, как говорят, сопротивления не ожидают. Вопрос, как мне шепнули, запущен на полный ход: сад закрыть, работников сократить, помещение отдать в аренду. И еще мне подсказали, что над зданием кружится коршун с той крыши, под которой находятся магазины директора. Так что сдача здания детсада в аренду — хитрая уловка, не сумеем уловить, как оно окажется собственностью директора или его зятя.

— Шила в мешке им не утаить, — заметил Костырин, — я в городе уже слышал такой разговор.

— Дыма без огня не бывает, — добавил Полехин. — Эту уловку уже разгадывают в райадминистрации.

Потом докладывал второй рабочий Николай Кириллович о том, что в профкоме письма дирекции еще нет, но им известно, что оно подготовлено, обрабатывается идея с городскими властями. Но профсоюзники об угрозе, нависшей над детсадом, осведомлены и, по всему видно, возражать особенно не станут, так как содержать сад дальше денег нет.

— А до судьбы работников детсада и судьбы детей и их родителей им дела нет! — возмутился Полехин. — И никаких конструктивных мер — денег нет и все тут — Полехин помолчал, на его лице отразилось чувство внутреннего негодования, которое через полминуты сменилось чувством досады от бессилия, он повернулся на скамейке боком, поднял голову вверх, будто хотел понаблюдать, как закачались гибкие ветки тополя, потревоженные пропорхнувшим ветерком, потом встряхнул головой и сурово заговорил:

— Вот они, наши нынешние профсоюзы, так называемые свободные профсоюзы, — рабочих сокращают и увольняют по произволу, зарплату задерживают многомесячно, больничные листы не оплачивают, в больнице не кормят, белья нет, детсады закрывают, пионерские лагеря, профилактории ликвидировали, от Дома культуры и жилья отказываются, рабочие собрания не проводятся и вообще их изжили — но профсоюзникам ни до чего дела нет… Вот так, Петр Агеевич, мы, рабочие оказались никому ненужные, как рабочая сила. Превратили нас в бросовый товар на рынке, а бросовый товар, известно, как ценится.

— Все нынче свободные — рынок свободный, цены свободные, профсоюзы свободные, рабочие свободные, выборы свободные, власти свободные, государство свободно-безотчетное, капиталы свободно-безучетные и — торжество демократии, как безумная пляска на погосте вымирающего трудового народа… За что и борются либерал-демократы. Ура! — расхохотался Костырин.

На него посмотрели его товарищи без улыбок, сурово и молча, суровое молчание длилось несколько минут. От всего этого Петр как-то сжался внутренне и ощутил в груди гадючий холод. А инженер Костырин стал докладывать о своем поручении спокойно, словно не он только что бушевал до содрогания. Он сообщил, что работники детсада возмущены решением дирекции завода о закрытии детсада, но над возмущением довлеет растерянность и страх. Они сообща в один голос рыдают и просят о защите, готовы на любые шаги вплоть до коллективной голодовки.

Он от имени партбюро пообещал за детсад побороться и отстоять его. Петр внимательно прислушивался к беседе, или по ихнему, это было обсуждение вопроса, и понял, что забота этих людей о детском саде возникла не случайно, что судьба детского сада только один эпизод в противостоянии этих добровольцев тому, что противно народу творится директором завода. Детский сад, как уяснил себе Петр, — вызревший нарыв, чирей, возникший на покалеченном заводском организме, доведенном до неспособности справиться даже с чирьем.

А эти вот люди, объединенные в партбюро, добровольно взялись за операцию нарыва на заводском организме, и, похоже, обсуждают эту операцию не только сегодня, почему каждый член партбюро и отчитывается о выполнении своего поручения, как бы друг другу докладывают, что удалось сделать по выполнению добровольно взятого на себя обязательства. И кто еще может при полном бесправии взяться за такое дело, как спасение детсада для детей рабочих, а, по сути, для самих рабочих? И рабочие, наверно, поймут на этом примере, кто настоящий их заступник, у кого искать помощи, совета и защиты от произвола грабителя.

Эта мысль, хорошо обозначившая суть события, взволновала Золотарева и вызвала у него чувство трогательной признательности к этим простым рабочим и инженерам, его заводским товарищам, отличающимися от него только тем, что объединились в партбюро и способны побороться за общее дело.

Полехин тоже докладывал о выполнении своих обязательств со своей стороны, он походатайствовал в районной администрации и уговорил руководство не допустить закрытия детсада, не потерять его здания, взять детсад на районный бюджет. Ему обещали все это сделать в ближайшее время. Дальше он будет подталкивать юридическое оформление передачи детсада на районный баланс. Костырину следует настроить сотрудников детсада на такой вариант сохранения детсада, а заводским товарищам именно в таком направлении надо поработать в дирекции завода и профкоме.

Члены партбюро прикинули предложение Полехина, пообсуждали его, дополнили что-то свое, и получилось общее решение, состоящее из конкретных поручений всем вместе и каждому в отдельности. Если вдуматься, то получилось не решение или свод поручений, а общее товарищеское обязательство с добровольным персональным желанием вложить свои силы в общее дело. И это общее обязательство, и персональное желание инженер Костырин записал в свою книжку как партийное решение. И было совершенно неважно, что оно было принято на скамейке в заводской аллее от имени и по поручению членов парторганизации.

Петр Золотарев смотрел на своих товарищей по классу, рабочих, и думал: какие люди рядом с ним сидят? Ради чего они взяли на себя заботу: о детском саде? Зачем связывают свою жизнь, и без того нелегкую, с судьбой работников детсада и положением ребятишек? И вообще, зачем создали свое партбюро и собираются на его заседания на этой скамейке? Зачем все это инженерам Полехину, Костырину и простым рабочим, неужели только потому, что назвались в свое время членами компартии?

Не мог Петр Золотарев дать ответы на эти свои вопросы. Не мог найти ответы нынче, в безработное время потому, что раньше, в советское время, не понимал, не видел или не хотел видеть и понять по-своему характеру практической роли парторганизации на заводе, в жизни рабочего заводского коллектива. А президент Ельцин и директор завода Маршенин понимали и видели эту роль коммунистов, почему и запретили на заводе парторганизацию и вынудили ее партбюро заседания свои проводить на скамейке в аллее к проходной, хорошо, что еще аллею не отняли вместе с заводом.

Нет, не мог Петр постичь суть своих вопросов и дать на них самому себе ответ и на душе у него появилось два различных чувства: одно какое-то стыдливое оттого, что не мог сам для себя найти ответы на простые вопросы, а другое — легкое, светлое и радостное оттого, что увидел людей из рабочих, из числа своих товарищей, которые по доброй своей воле берут на себя обязанности помогать рабочим уберечь завод и его детсады, и обязательства свои называют партийным решением.

И снова в сознании Петра возник вопрос: если это так, то тогда, что и кто есть партия коммунистов в нынешнее время? Над такими вопросами ему надо думать и крепко думать над тем, о чем раньше и мыслью не задавался. И если вдуматься, то можно увидеть, что в советское время он жил за плечами этой самой партии, которой нынче место для заседания партбюро на скамейке в аллее к проходной.

Рабочие, пришедшие с завода, выполнив свои обязанности, распрощались и ушли обратно на завод, они сегодня еще там имели работу. Костырин дописал протокол заседания в своей книге Календарь-ежедневник. В ожидании конца записи Полехин обратился к Петру:

— Вот такие дела, Петр Агеевич, не поможем сами себе, никто не поможет рабочему человеку в буржуазном государстве. Антинародное правительство уже обанкротилось само в своих реформах и народ к тому же подвело. И не только к банкротству подвело, а поставило рабочий люд под двойной гнет — разорение и беззащитность.