Немного тьмы (на краю света) - Любко Дереш

Прикуривает от тлеющей палки в моей руке. Кокетливо держит папиросу, отставив мизинчик. Дуреха капитальная. Или это у нее такой юмор?

Зубы у Альберта Геннадьевича крупные и редко посаженные, темноватые. Когда улыбается – рот при этом приоткрыт, – зубы придают его круглому лицу специфическую декоративность. Очки в пластмассовой оправе, линзы толстые, захватанные. Пот с него так и течет. Дядя снимает панамку и вытирает ею лицо и шею.

Улыбчивый такой – когда ни глянешь, все чего-то лыбится.

Замечаю, что очки поддерживает на голове резинка – может, даже резинка от трусов. Альберт Васильевич догадывается, на что я смотрю, и поясняет:

– Специально для гор приладил. Знаете, давненько уже не выезжал никуда. Вдруг еще упадут в пропасть? Я без них – ни шагу.

– Что, на олигофрена похож? – спрашивает у Вики.

Его шарм добродушного даунитоса гипнотизирует Вику. Она охотно кивает в ответ и мило улыбается.

Дядька, как будто довольный такой реакцией, несколько раз моргает. За увеличительными линзами очков это выглядит и страшно, и смешно. Я ржу.

Вика переводит мечтательный взгляд на Геннадьевича и говорит (обо мне):

– Не обращайте внимания. Он такой дурак!

Альберт Геннадьевич понимающе кивает. Я успокаиваюсь.

– А вы откуда будете? – спрашиваю.

– Ой, друзья, давайте на «ты». Называйте меня Альбертом. А лучше – Аликом. Мы же вроде все здесь равны. Такое интересное место, вам не кажется?

Вика кивает.

– Я тоже так почувствовал, сразу же. Особенное место. Знаете, я же старше вас, я в вашем возрасте о таком мог только мечтать. Здесь все такие любезные, мне так приятно, вы просто не представляете. Это же хиппи, да? Хиппи? О, я помню: «Смоуки», АББА… Да-да. Они теперь немного другие, чем когда-то, эти хиппи, вы знаете? Я их помню совсем еще молодыми. Тогда – такие наивные, а теперь – такие… такие ненавязчивые. А здесь – здесь просто чудесно. Просто чудесно, вы знаете это? Такая атмосфера, это шо-то совсем новое для меня. Так свободно! Так незакомплексованно! Нашему поколению у вас можно столькому научиться! – Алик наклонился к нам и уже немного тише продолжил: – Я вот только вылез там, внизу, чуть сердце не выскочило. Стою, дух перевожу. А тут смотрю – такие красивые молодые люди: девушки, ребята. Все такие самобытные, кое-кто даже в вышитых сорочках. Мне там двое из них рассказали, что это такой ежегодный фестиваль, я правильно понял? Да? Очень хорошо, оч-чень хорошо. Я очень рад, что вас встретил и мы вот здесь.

Я тоже уверил Алика, что, в натуре, бля, рад его приезду. И Вика – Вика тоже, без выкрутасов, сказала, что очень классно встретить среди шпаны такого торчкового дядьку, как он.

Алик вытягивает из рюкзака завернутые в бумагу бутербродики, на ходу поясняя:

– Я целлофаном не пользуюсь. Чистое безумие, этот целлофан. У меня здесь бутербродики с колбасой, в целлофане они бы уже зелеными стали. Такая духота… Как ехал в поезде, столько людей набилось…

– Так откуда вы? – переспросила Вика, беря один из бутербродиков.

– Из-под Хмельницкого. Шабановка, а?.. Не?.. Не слыхали?

Мы качаем головами: ни сном ни духом.

– О, это маленькое сельцо. У меня там сад есть небольшой, хозяйство.

– Корова есть? – спрашиваю с профессиональным любопытством.

Алик улыбается.

– Нет, коровы нет. Есть кролики. Кур двенадцать. Аквариумы держу.

– А огород?

– А как же. И огород… и сад… Я теперь ближе к природе стараюсь. Знаете, так будто шо-то само меня тянет. Раньше этого не было, а теперь-таки легче с природой общаться.

Я с пониманием киваю и жмурю на него глаз. Какой же он хитрющий тип все-таки. Самый главный момент остается вне слов и вне взглядов. Ветер полощет флаг, и это именно то, о чем не хочет упоминать ни Алик, ни Вика, – трудное и неприятное, с привкусом кислятины.

Тоже решаю не привлекать лишнего внимания к красному. Подожду, пусть всплывет само.

Алик явно почувствовал мои мысли, так как смущенно стих и опустил взгляд куда-то влево, а уголки улыбки привяли.

– Что-то ветер поднимается, – замечает он. В самом деле, ветер с гор набрал свежести, он пах промокшими склонами и гнал по небу все более густую дымку туч. Прозрачная белесость уплотнялась и превращалась в не вполне уютную серую материю, подвижную и неспокойную. Мне представилось, как высоко-слоистые облачка густеют от холодной влаги и опускаются все ниже, называясь теперь кумуло-нимбус, кучево-дождевыми.

Вика лезет в палатку, достает оттуда помятую рубашку. Расправляет на ветру и надевает. Небо темнеет (это сразу меняет что-то в настроении), и порывистый ветер треплет зеленый тент… красный флаг. Вика зябко потирает плечи.

– Вон еще одни. Тоже в нашу компанию, – вполголоса говорит Алик и показывает, как под гору еле ползут трое молодых людей. Новоприбывшие. Судя по времени (как раз два пополудни), они приехали из Воловца автобусом на Межгорье.

– А ты откуда знаешь? – спрашиваю.

Алик напряженно смотрит мне в лицо.

– Разве не видишь? – и сразу улыбается.

Я пожимаю плечами. Вика, обхватив себя руками, тоже следит за новичками. Обыкновенные отдыхающие. Парень, девушка и девушка. Не вижу в них ничего суицидального. Скажу наверняка, что до этого они были не знакомы, хотя и не объясню, почему так уверен.

Сейчас они двигаются по нижней линии террасы, подходят к каждой палатке, здороваются и обмениваются несколькими словами. Парень и две девушки. Девушки сохраняют дистанцию, значит, не подруги. И парень не приближается. Значит, не кавалер. Однако парень кажется слишком учтивым как для незаинтересованного – какая-то все-таки ему понравилась.

Небо в тучах, свет – скупой и серый. Печальные мысли о преждевременной осени.

Дольше всего троица простояла у палаток ровненских. Там люди сделали симпатичный шалаш из зеленых веток – можно сидеть даже в дождь. Под навесом много людей, тесным кругом сидят у огня. Видно, дружелюбные ровненцы пригласили гостей в свою компанию. Но гости сканируют взглядами радиус полонины. Кажется, нас засекли.

Алик отводит взгляд.

– Знаете, – говорит он. – У меня есть довольно аппетитный пирог из ревеня. Вы бы не угостили меня чем-нибудь горячим?

Мы с Викой стратегически решаем, кашу уже варить или подождать. Вика говорит, что пора уже и немедленно, так как ей бутербродика мало и она голодная, а как начнется ливень, придется сухую вермишель лопать.

Я же убеждаю, что сейчас пирога с ревенем будет довольно. А потом, когда разместим Алика, то можно расслабиться и возле кашки.

Спрашиваю у Алика:

– У тебя палатка есть?

– Конечно. Правда, небольшая, одноместная. Рыбацкая такая.

Это хорошо, что Алик с палаткой. В моей на троих места точно не хватит. Учитывая то, что Вика только что пошла к монархистам за рюкзаком. Надо понимать, перебирается на мой пансион? Над Шипотом собираются сумерки, веет холодный ветер.

Берусь за огонь. Подкладываю немного сухой травы, немного веточек и раздуваю жар. Летят искры – ветер в помощь. На горячем пепле в считанные минуты разгорается новый костер.

Алик распаковывает рюкзак, достает оттуда легкие сандалики на пенорезине. Переобувается, ставит душные ботинки подальше, выветриваться. Снимает куртку грибника, снимает мокрую тельняшку и переодевается в сухое – застиранную футболку с едва заметным словом «СПОРТ».

– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашивает у меня.

– Сейчас, разгорится огонь, и пойдем по дрова.

Алик удовлетворенно кивает, упирается в бока (у него круглый животик) и наблюдает за народом внизу. Там веселая суета – люди стаскивают дрова на середину поляны, где должна гореть праздничный костер. Это традиция Шипота – каждый год в ночь на Купала жечь костер. Каждый, кто хочет посидеть рядом, считает за честь притарабанить пару бревен подлиннее. Молодые люди соревнуются, кто приволочет бревно помассивнее. Благо поваленных деревьев в лесу с зимы немерено. Весь лагерь, несмотря на тучи (а то и благодаря им), живо готовится к вечеру.

Ветер стихает. Когда внезапно утихает ветер, это означает, что циклон оказался как раз над головой. Безветренный круг в центре ветреной воронки циклона называется «глазом». Мы с Аликом идем выше в лес за ветками, и я мысленно смакую эти словечки: «глаз циклона», х-хе!

Вика принесла воды в пластиковых бутылках. Бутылки перемазаны болотом, с налипшими листочками бука. Вода холодная, и поверхность бутылок покрывается росой. Делаю несколько глотков. Алик тоже пробует здешнюю воду и хвалит ее за сладкий привкус.

Вика в печали – походы к тернопольцам заставляют ее испытывать болезненные ощущения. Что-то там она не поделила с девушками – не то парня, не то что-то другое… Вика ковыряет палочкой в огне, положив голову на колени. Когда палочка загорается, Вика вытягивает ее из костра и задувает. И дальше снова то же.