Господин, которого убили дважды - Елизавета Михайловна Родкевич

готова, — несмотря на то, что на лице вдовы читалась усталость, а в глазах стояли слёзы, она держалась гордо.

— В таком случае, позвольте мне задать вам последний, и, быть может, очень странный вопрос: был ли ваш покойный супруг знаком с Реутовыми?

— Я не уверена, но мне кажется, что да.

— Занятно, очень занятно! — Андрей Петрович оживился. — А почему вы так думаете?

— Мне показалось, что они с осторожностью относились друг к другу, словно имели какие-то ссоры в прошлом, к тому же не так давно, должно быть, около трёх месяцев тому назад, Дмитрий уезжал по делам в Воронежскую губернию, а я оставалась в нашем имении. Думаю, что там он мог познакомиться с Реутовыми, но это всего лишь моё предположение.

— Три месяца назад? Надо же, какое совпадение! Что ж, в таком случае я не могу не спросить у вас ещё кое-что: насколько сильно покойный Дмитрий Сергеевич менялся внешне за последние три месяца?

— Хм… Он отрастил бороду… немного набрал вес… Ах, да, ещё он сменил стрижку на более короткую. Но я, признаться честно, не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.

— Решительно никакого, но это очень многое объясняет. Софья Константиновна, могу ли я надеяться, что всё сказанное останется между нами?

— Конечно.

— Благодарю! В таком случае, я оставлю вас, — с этими словами пристав поднялся со стула и направился к двери.

— Если вам не трудно, попросите никого ко мне не заходить. Я хочу немного побыть одной, — бросила она ему вдогонку. Сафонов кивнул.

**

Ливень барабанил по крыше, и Алексею казалось, что в мире исчезло всё, помимо его мыслей и монотонного плача дождя. То и дело за окном сверкали молнии, оглушительно гремел гром и протяжно выли собаки. Часы показывали половину третьего. На душе скреблись кошки: странная тревога мучила Якунина, ему хотелось поговорить с кем-то, лишь бы не быть одному в этой комнате под жутковатое тиканье часов. Не то чтобы Алексей боялся одиночества: напротив, оно скорее доставляло ему удовольствие, было привычным и порой невероятно желанным. После смерти матери он полюбил его, и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, убегал под сень раскидистого старого дуба, к прохладе пруда, и там думал и мечтал обо всём на свете. Вот и сейчас Якунин решил сбежать в своё любимое место, пускай на улице и бушевали перуны.

Быстро одевшись, он, стараясь не привлекать внимания, вышел в сад через чёрный ход. У дуба Алексей увидел силуэт. Софья стояла под дождём в насквозь мокром чёрном платье. Потоки воды струились по рукавам и юбке, а влажные локоны змеями спадали на плечи из растрёпанной причёски. Под светом луны, стыдливо выглядывавшей из-за облаков, она была похожа на колдунью из старинных сказок.

— Софья Константиновна! Что вы делаете здесь в такой час?

Она едва слышно вскрикнула и испуганно обернулась.

— А что делаете здесь вы? Неужели вы меня преследуете?

— Ни в коем случае, я лишь хотел прогуляться.

— Ровным счётом, как и я.

После недолгого молчания Алексей робко продолжил:

— Я хотел поговорить с вами, Софья Константиновна.

— Да что же это такое?! В этом доме абсолютно все хотят со мной поговорить! — она всплеснула руками и истерично рассмеялась. — Вы из-за слов Павла Александровича, не так ли?

— Да, я… Дмитрий ведь чуть было не убил вас из-за меня!.. Я не смогу найти слов, чтобы выразить, как ужасно я чувствую себя из-за этого. Простите меня, если, конечно, я заслуживаю прощения, — голос Алексея срывался от волнения.

— Вы ни в чём не виноваты, Алексей Николаевич, и я не держу зла на вас. Я совсем не хотела, чтобы кто-либо узнал о том, что произошло между нами с мужем, однако, так уж вышло.

— Софья Константиновна, позволите ли вы мне задать вам совершенно бестактный вопрос? Вы вовсе не обязаны на него отвечать, если не сочтёте этого нужным.

— Я отвечу, о чём бы вы ни спросили, ответила она устало, но с ноткой надежды.

— Что произошло с вашими руками? О чём говорил Павел Александрович? Неужели это тоже он, ваш покойный супруг?

— Ах, вы об этом? Нет, что вы, здесь я справилась сама. Простите, но мне кажется, что ещё немного, и вы сочтёте меня сумасшедшей.

— Ни в коем случае! Если вы хотите прекратить этот разговор, то я не стану настаивать, но если же вам хоть на толику от него станет легче… Прошу, скажите, почему вы делали это?

— А с вами, — в её голосе чувствовались раздражение и надрыв, — с вами бывало, что боль переполняла, душила вас, и вам казалось, что каждый ваш вздох отравляет этот мир, что вы не заслуживаете жизни? Вы мечтали о том, чтобы никогда более ничего не испытывать? — слёзы подступили к горлу, и она зажала себе рот рукой. — Простите, я не должна была быть с вами столь откровенна. Даже не представляю, зачем я всё это наговорила…

— Со мной случалось такое, и я прекрасно понимаю вас.

Софья удивлённо подняла глаза на Алексея. Тот сделал шаг к ней, и теперь расстояние между их лицами сократилось до допустимого минимума.

«Я скажу ей, скажу обо всём», — подумал Якунин, но слова словно застряли в горле.

— Спасибо вам, Алексей Николаевич, но я боюсь, что мне пора идти. Как я уже говорила, нам не стоит часто оставаться вместе: люди могут неправильно подумать о нас, — больше в её голосе не чувствовалось прежних ноток доверия и отчаяния — это был спокойный, почти что ледяной тон светской беседы.

— Какая, к чёрту, разница, кто о чём подумает? Поймите, Софья Константиновна: вы не можете жить, опираясь лишь на мнение окружающих! Что бы вы ни делали, кто-нибудь обязательно найдёт повод для осуждения. Чего хотите вы, именно вы, а