Грации солнца. Приманка для зверя - Андрей Шулятьев

   -- А что значат письмена? -- спросил Маниус.

   -- Даровано Йоко во имя Атона. Примерно так, -- ответила дева.

   Бывший кузнец покачал боцьен в руке, оценивая вес.

   -- Три-четыре мины (около двух килограмм), -- удивился изгнанник, -- я думал -- тяжелее.

   Юноша повернул меч лезвием к глазу. Боцьен оказался неожиданно тонким, а волны вдобавок слегка расходились в разные стороны.

   -- Неровное! -- воскликнул ремесленник. -- Каждая волна уходит немного вбок!

   -- Так легче рвать шкуру мыйо, и их раны не затягиваются быстро, -- объяснила Йоко.

   -- Его, наверное, ужасно трудно точить, -- предположил Маниус.

   -- Не знаю. Боцьен не тупится.

   -- Что!?

   -- Боцьен покрыт чем-то вроде тонкого-тонкого слоя стекла, но стекло это алмазное, -- информировала Йоко.

   -- Алмазное!? Как такое возможно? Я не слышал, чтобы боги могли творить такие мечи.

   -- Потому что ваши боги ложные, -- ответила априка. -- Я не знаю, как это делается, но боцьен не тупиться, даже если ударить по камню. Хотя старейшие всё равно рекомендуют использовать его крайне аккуратно. Хватит разглядывать, а то не уснёшь. У тебя будет время, -- сказала дева, вытянувшись. Охотница забрала меч и поставила на место. Маниус не стал возражать.

   -- Ты вернул пробки в уши? -- спросила охотница.

   -- Нет.

   -- Верни.

   -- Но через них теперь ничего не слышно.

   -- Верни, -- твёрдо повторила дева. -- Они уже давно восстановилась.

   Примус покорно выполнил распоряжение; звуки природы действительно никуда не пропали.

   -- Ну что, всё слышно? -- спросила Йоко.

   -- Да.

   -- Так-то. Это волокно закрывает звук, только если встретит слишком громкий крик, потом восстанавливается. Да и уши от грязи защищает, -- объяснила спутница. -- Всегда носи пробки, а то мыйо оглушит...

   -- Я понял, -- уверил отверженный.

   -- Ладно. Пора отдыхать. Короткой ночи, -- закончила Йоко и закрыла глаза.

   Маниус действительно не смог заснуть под грузом впечатлений, накопленных за день. Он приковал взгляд к западу, куда утекал ручей, петляющий среди деревьев. Солнце выглядывало из-за ветвей, стараясь ослепить юношу, но изгнанник не отвёл взгляда от бога Йоко. Под журчание воды, далёкое пение птиц, писк комаров и шелест осин удалялся Атон, готовя землю к погружению в ночь. Последнее мгновение осталось ему пускать густые лучи, последнее мгновение пречистый бог слепил глаза изгнаннику. Ромей провожал солнце, глядя то на извилистую тропу ручья, то на дрожащие ветви осин. Изгнаннику казалось, что этот яркий свет, слабые звуки и колышущиеся ветки -- всё вокруг желает его кончины. Примус смотрел на мир и не видел своего пути в нём, не видел надежды для себя. Юноша прижался к Йоко сильнее, чувствуя тепло, исходившее от априки. "Моя грация", -- подумал Маниус и закрыл глаза; мир исчез, осталось только тепло.

   А солнце продолжило свой путь по небосклону, исчезая в ярком багрянце заката. И вот на небе загорелись первые звезды -- вестники царства ночи. Но для отверженного их не существовало. Реален был лишь сон, где он с отцом бродит по огромному купеческому кварталу, выбирая подарок для матери.

IV

   Весь следующий день спутники провели, собирая и высушивая костянку. Лишь вечером Маниусу удалось набить суму сухими плодами.

   -- Практически под завязку, -- сказала Йоко довольным тоном, -- теперь можно отправляться в путь. Как себя чувствуешь?

   -- Нормально, -- ответил Примус, но лицо юноши говорило об ином: его то и дело искажали импульсы страдания -- боль, отдававшаяся из протестующего желудка. Изгнанник тем не менее бодро взвалил суму на спину.

   -- Пару дней мы пойдём вдоль ручья, но потом отклонимся и выйдем к реке, -- рассказала маршрут Йоко. Маниус кивнул, не выказав интереса. Дева, как обычно, пошла впереди. Ромей побрёл следом за априкой, радуясь, что она не сможет увидеть страдание на его лице.

   Йоко шагала весь вечер, остановившись, только когда Атон скрылся за деревьями. Юноша в беспамятстве повалился на землю и сразу заснул. Но и утро не принесло Маниусу покоя: изгнанник был разбужен нетерпеливыми толчками спутницы.

   -- Светлого утра. Вставай! Нам пора, -- сказала дева, едва Примус открыл глаза. Живот продолжал болеть; силы медленно оставляли тело. Маниус брёл за априкой, двигая ноги одной лишь волей, но даже последняя начала иссякать. Юноша порывался снять суму и подкрепиться на ходу, надеясь заглушить боль едой, но Йоко остановила его.

   -- Скоро мы выйдем к огромной поляне, -- пояснила охотница, -- там растёт полно всего съедобного. Ты отдохнёшь и насытишься.

   -- Как скоро? -- спросил ромей.

   -- Атон не успеет достигнуть зенита, -- ответила априка.

   "Как же сложно идти... путём Атона", -- думал юноша, но продолжал шагать, скрипя зубами. Желудок отвечал жжением на каждый шаг. Маниус ругал про себя всё на свете, особенно богов, но уста отверженного оставались закрытыми, невзирая ни на какую боль. Изгнанник желал лишь дотерпеть до поляны, боялся, что силы оставят его раньше.

   Лес отступил неожиданно. Примус не сразу понял, что он посреди луга, местами поросшего дикой вишней. На земле росли разные ягоды, половину из которых он не видел даже на рынке Мирнии. Йоко остановилась. Ромей опустился на колени, отвязывая сосуд от ремня. Когда к горлу подступила тёплая вода, стало легче. Юноша достал ножи и потянулся к сочной красной костянке. Йоко обернулась и смотрела на Маниуса, улыбаясь его суетливым движениям. Когда изгнанник, наконец, закинул три плода в рот, его губы расплылись в вялом подобии улыбки.

   -- Тебе больше нравится красная, чем фиолетовая? -- спросила дева.

   -- М... -- ромей проглотил плоды. -- Я её с детства обожаю. Вкус такой приятный: с кислинкой. Она растёт вдоль полей, поэтому её часто продают на рынках. В чащу люди не ходят: боятся.

   -- И правильно делают: среди леса людям с мыйо не тягаться... -- сказала охотница и резко развернулась.

   -- Мыйо? -- спросил отверженный, выронив ножи из рук.

   -- Нет. Другое.

   Вишни шевелились, подтверждая слова априки. Вскоре Маниус услышал тихий рёв. "Медведь?" -- спросил себя юноша, заставляя разум напрячься. Фигура бурого медведя показалась из-за кустов. Вскоре косолапый вышел на поляну, приближаясь к путникам. Зверь ревел всё громче, на буром боку зияла свежая рана. Медведь продолжал идти прямо на ромея.

   -- Йоко, -- сказал юноша еле слышно.

   Дева молча скинула пиру; рука априки подрагивала, не смея браться за боцьен.

   -- Йоко, ты... -- начал отверженный, но подошедший вплотную зверь поглотил всё его внимание. Маниус трясся, глядя, как огромная морда обнюхивает его. В руках не чувствовалось силы, чтобы сопротивляться. Мокрый язык зверя коснулся носа, и Примус подумал, что сейчас раскроется пасть, но медведь одёрнул морду, жалобно зарычал и попятился. Отступив на двадцать-тридцать шагов, зверь показал спину и скрылся за деревьями.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});