Наследница солёной воды - Кэссиди Кларк

изобразил рвотный позыв, когда Рамзес хихикнул над собственной шуткой.

— Папа, пожалуйста. Ты выше этого.

— Я действительно не такой.

Он сжал плечо Финна, его рука была тёплая, сильная, ободряющая.

— Ты больше не дрожишь.

И он не дрожал.

— Я думаю, карманные кражи — это хорошее развлечение.

— Я полагаю, ты не хочешь говорить о тех дурных снах, которые не должны сбыться?

Руки скелета. Беззубая ухмылка. Ты никогда раньше не играл в подобную игру.

— Нет, — мягко сказал он, стирая мурашки по коже. — Похоже на невезение, понимаешь?

Рамзес кивнул.

— Если ты когда-нибудь решишь поговорить… ты знаешь, что я здесь, не так ли? Я всегда здесь.

В горле Финна образовался комок. Он прочистил горло, заставив себя кивнуть так небрежно, как только мог.

— Я знаю. Спасибо, папа. Я…

Его голос застрял у него в горле. У него закончились истины, которые он был готов рассказать, — всё, что осталось, — это ложь, вертящаяся на кончике его языка и нетерпеливо ожидающая, когда её выпустят.

— Спасибо — сказал он вместо этого, запинаясь. — Я должен вернуться в постель. Предстоит напряжённый день.

Улыбка Рамзеса была понимающей и печальной.

— Разве они не все такие?

Тихий, злой смешок эхом отозвался в голове Финна. О, ты понятия не имеешь.

ГЛАВА 63

СОРЕН

Адриата согласилась на условия Сорен.

Потребовались извинения, и попытка быть честной, из-за которых она растерялась и покраснела, но Каллиас и Финн поддержали её — и Джерихо, хотя и с большей неохотой, — Адриата согласилась пригласить Никс на переговоры. Только переговоры, мир пока не обещан. Но она могла работать с этим.

Тем не менее, тревога танцевала непрерывную джигу вверх и вниз по каждой мышце в течение нескольких следующих дней, настолько сильную, что она постоянно обнаруживала, что лежит без сна и смотрит в потолок, считая отдалённый бой различных часов в коридоре, подсчитывая сколько часов сна она теряет.

Боги, это было нелепо. Она не была пленницей, она могла идти, куда ей заблагорассудится, и единственный способ сомкнуть глаза этой ночью — это быть рядом с Элиасом.

Дрожа, она выскочила из постели, каждый волосок встал дыбом, когда холодный предрассветный воздух заключил её в тяжёлые от росы объятия. Она схватила плюшевый халат, который прошлой ночью повесила на спинку кровати, сдерживая прилив беспокойства.

Она начала терять терпимость к холоду… ещё одна частичка её, забранная Атласом. Сколько от Никса останется к тому времени, когда она сможет вернуться домой?

Отбросив эти мысли с оттенком усталости, она завернулась в халат, уткнувшись подбородком в его воротник, и вышла в коридор, мягко шурша шерстяными носками по полу. Все стены были окрашены в жуткие оттенки чего-то среднего, не совсем ночи, не совсем утра — мешанина серых тонов, которые обманывали её усталый разум, заставляя думать, что там прячутся монстры, скрывающиеся за пределами видимости.

Она ненавидела утро. Элиас изо всех сил старался вовлечь её в маленький розовый мир ранней пташки, говоря ей, что нет ничего прекраснее, чем вид солнца, поднимающегося над горами. Она сообщила ему, что предпочитает закаты, и оставила всё как есть. На самом деле, если бы она могла спать до полудня каждый день, если бы она была принцессой, посвятившей свою жизнь лени и красивому сидению на троне, она бы никогда больше не подумала о восходе солнца.

Её боевой товарищ не был свободен, но его хотя бы перевели в комнату… Финн так извинялся, догадалась она. Элиас всё ещё был под замком, его по-прежнему охраняли днём и ночью, но, по крайней мере, у него была кровать.

Может быть, это замедлит лихорадку, которая начала одолевать его в последние несколько дней, а может, и нет. Но это был его лучший шанс выжить, пока Никс не прислал ответное сообщение, принимают ли они приглашение на переговоры.

Новая нервная дрожь пробежала по её шее, но она яростно потёрла покалывающую кожу, ломая изгиб позвоночника, когда схватила одеяло из корзины со свежим бельём, поставленной перед чужой комнатой, и перекинула его через плечо, как тренировочное полотенце. Каким-то образом, с тех пор как лихорадка начала усиливаться, Элиас начал мёрзнуть по ночам… одного одеяла ему было недостаточно.

Она была почти у лестницы на этаж, где содержался Элиас, и вела пальцами по стене, когда до её ушей донёсся голос — громче, чем обычно, отчаянный и разочарованный, но в то же время мягкий — похожий на бормотание Элиаса во сне.

Нахмурившись, она замедлила шаг, повернув голову в сторону звука — он доносился из другой стороны, и хотя каждый инстинкт подсказывал ей не лезть куда не надо — что она не хотела знать, что так расстроило Джерихо — её ноги повернули обратно к кабинету сестры.

Дверь была закрыта, но сквозь щель внизу мерцал свет — золотой ореол, как будто Джерихо зажгла внутри свечи. Пахло именно так — воздух был насыщен пряным ароматом ладана, и на мгновение Сорен задумалась, стоит ли ей вообще им дышать.

Голос Джерихо кружился, как снежинки, подхваченные порывом ветра, гнев чернел по краям, и Сорен прижала ухо к дереву, от холодного дерева заныла раковина её уха.

— Я просила у тебя так мало и дала так много, — сказала Джерихо, — я давала, давала и давала, и я не… я не знаю, чего ещё ты хочешь. Я… — она замолчала, затем начала снова, громче, злее: — Мы это уже пробовали! Ты знаешь, что это не… конечно, хорошо, давай попробуем ещё раз. Я уверена, что всё пройдёт намного лучше, чем в первый раз, потому что кровотечение из носа не прекращалось в течение пяти часов.

Это не походило ни на какие молитвы, которые Сорен когда-либо слышала — Элиас всегда был почтителен со своей богиней, подходя к ней каждый раз, словно извиняясь за то, что осмелился существовать. Смирение Элиаса было добродетелью, которой не хватало многим, включая её, но ей было грустно видеть, как он так низко склонился перед кем-либо. Даже богиней.

В голосе Джерихо не было ни малейшего смирения. Казалось, она была готова штурмовать врата богов, чтобы получить то, что ей было нужно, и хотя Сорен была далека от благочестия, по её спине, однако, пробегал холодный ужас.

Если и было что-то, что Элиас вбил ей в голову, так это то, что люди не должны бросать вызов богам. Задавай им вопросы, злись на них, плачься им, да, но никогда не бросай вызов. Бросить вызов богам означало проиграть, и проиграть по-крупному.

Она попыталась прижать ухо поближе, чтобы услышать