Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

сейчас, наверное, самое время для пощёчины, и пусть устыдятся, как устыдилась когда-то бабушка».

Но зачем, с какой целью? Всё бесполезно, всё теперь бесполезно, раз дядя Тан ушёл.

Почувствовав, что совсем разбита, что тело ломит от усталости, она встала с кресла и сделала пару шагов по комнате, чтобы размять ноги.

– Сходи поешь, – предложила Армеллина.

– Я не голодна.

– Хотя бы кусочек. День будет долгим.

– А ты?

– Я его не оставлю.

– И я. Можем поесть по очереди.

– Я не сдвинусь с места.

– Ладно, тогда я тебе что-нибудь принесу.

Спускаясь в кухню, она встретила Костантино.

– Вот, не смог прогнать. Шмыгнула в ворота, когда я их закрывал, – смущённо пробормотал разнорабочий.

В нескольких шагах за его спиной, в коридоре, маячила Мириам, вертевшая в руках цветущую веточку земляничного дерева: молочно-белые, будто стеклянные колокольчики, заплутавшие среди темно-зелёной листвы, – должно быть, сорвала, проходя краем сада.

– Мне позвонила Грация, и я сразу же поймала такси, – выговорила она нерешительно.

– Ты разве не читала объявление? Соболезнования принимаются после пяти, – грубо бросила Ада, поразившись, как больно её снова кольнула эта абсурдная ревность.

– Да, конечно, я читала. Но мне хотелось увидеть его без толпы скорбящих. Попрощаться и в последний раз поблагодарить. Ты ведь не знаешь...

3

– Никто не знает, кроме моих братьев и сестёр, а они скорее умрут, чем проговорятся. Ну, и Геррита, конечно – от него скрывать я не могла. Донна Ада, твоя бабушка, тоже знала, но она давно в могиле.

– И ещё Армеллина, – добавила Ада, кивая на экономку, которая упросила Костантино поставить у кровати шезлонг и устроилась там, закрыв глаза, но касаясь вытянутой рукой скрещённых на груди застывших рук её «мальчика».

– И Армеллина. Но она никогда бы не разгласила нашей тайны.

Заинтригованная Ада, смягчившись при виде страданий, которые прочла на лице Мириам, пригласила её перекусить с ней на кухне. Потом они отнесли Армеллине чашку бульона и немного отварных овощей – экономка совсем выбилась из сил. Пытаясь сдержать слезы, Мириам нагнулась и, нежно поцеловав покойного в лоб, вложила ему в руку веточку земляничного дерева. Никто из Бертран-Ферреллов даже не подумал заказать букет, поэтому Костантино принёс то, что собрал в саду – сплошь позднецветы: уже отцветающие каллы, веронику, крестовник, астры, крохотные лиловые хризантемы, гроздья жёлтого жасмина – но не посмел притронуться к телу старого доктора и поставил их в вазу на комоде.

Заплаканная и без макияжа, Мириам теперь выглядела на свои сорок четыре и казалась гораздо старше Грации, хотя была её ровесницей. Она старалась сдерживать слезы, но веки все равно покраснели, опухли и это печальное лицо, как удовлетворённо и с некоторым злорадством заметила Ада, больше ничем не напоминало прекрасный образ Химены.

Они отодвинули в угол комнаты два обтянутых кретоном кресла, чтобы не разбудить Армеллину, которая и во сне не покинула своего поста.

– Знаешь, Ада, иногда я думаю, что судьба человека часто зависит от кажущихся незначительными мелких деталей. Тривиальные мелочи – вот что определяет ход нашей жизни. Если бы тем утром я была одета как обычно, возможно, жила бы сейчас в Доноре и была бы достойной матерью семейства, как Грация.

Я никому не рассказывала эту часть истории, слишком уж она жгла меня изнутри. А твой дядя, сама знаешь, был человеком добрым и ласковым, поэтому никогда не спрашивал меня о причинах и деталях моего несчастья, ему достаточно было помочь справиться с последствиями.

Тем летом (а дело было в 1950 году, мне тогда как раз исполнилось пятнадцать) на пляж мы с подругами носили плотные обтягивающие шорты, ужасно тугие: чтобы надеть их, приходилось ложиться на кровать и втягивать живот, иначе молния не сходилась. Талия у них была высокой, почти до груди. А сверху надевали облегающие красно-белые полосатые футболки, как гондольеры, – ну, иногда сине-белые: своего рода униформа, мы тогда любили одеваться одинаково.

Но однажды моя сестра Сперанца сшила мне лёгкий сарафан или, скорее, короткое платье с широкой оборчатой юбкой, которая едва прикрывала белые пляжные шортики из джерси. Ты знаешь, я из сестёр самая младшая. Сперанца, которая как раз увлеклась моделями из журнала Burda, любила шить и одевала меня, как куклу. А меня одежда не волновала. Я закончила пятый класс гимназии, осенью собиралась в лицей. Мне нравилось учиться, я с ума сходила по греческому и латыни, штудировала Платона (знаешь, то издание с головой на обложке?) и пыталась переводить, читала «Исповедь» блаженного Августина. Короче, что говорить, ты сама через это прошла и знаешь, какой упёртой можно быть в этом возрасте. Я была маленькой самонадеянной заучкой, убеждённой, что всё обо всём знаю, но совершенно оторванной от реальной жизни.