Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников

шагов цивилизации. Одна из величайших книг в мире – Книга Экклезиаста, или Откровение Иоанна Богослова. Все, что нужно знать, вы там найдете. Она абсолютно современна. И в то же время абсолютно не современна, ибо вечна. Она красива, удивительно красива. Она оказывает волшебное воздействие на любого, кто начинает ее читать, настолько чудесное, что тот, кто ее прочел, уже не сможет ее забыть. Но это книга. Книга, которая просуществовала несколько тысяч лет. И едва ли имеет значение, кто ее написал, почему она была написана, в каких жизненных обстоятельствах и какими человеческими качествами обладал ее автор. Это книга. И важно только это. Божественный дар человечеству.

Затем ораторы органично перешли к теме вывода советских войск из Центральной Европы. Данилу Кишу не понравился тон выступления участников советской делегации:

В отношении наших советских коллег есть нечто весьма неприятное, и это меня очень расстраивает. Это чувство не покидает меня со вчерашнего дня, и сегодня я хотел удержаться от споров, но их учительский тон взывает к ответу. Я чувствую себя мальчишкой, которому Татьяна Толстая и Лев Аннинский растолковывают прописные истины. Мы говорим здесь о литературе, о Центральной Европе, а они заявляют, что, с советской точки зрения, Центральной Европы не существует. Этот учительский тон докучает мне.

Неожиданно для всех и, наверное, для себя Довлатов предложил свое личное покаяние. За все. И за танки, и за учительский тон:

Я вижу, что нас, русских, не слишком-то любят, потому что отождествляют с нашей военной мощью, с танками в Европе, с событиями в Афганистане, с вторжением в Чехословакию. Поначалу мне это казалось очень странным. Это обижало меня, и я считал это в высшей степени несправедливым. Однако теперь я начинаю понимать, в чем нас упрекают. К сожалению, я не все понял из того, что говорили Данило Киш, Чеслав Милош и Сьюзен Зонтаг. Но поскольку я родом из страны Достоевского, которого читал и хорошо помню, я должен отнести их слова и к себе. Я, как и другие, считаю себя писателем-одиночкой, но, к сожалению, вынужден отождествлять себя с имперскими замашками Советского Союза и – без рисовки – должен признать справедливость слов тех, кто обвинял нас в империализме. Тут есть и моя вина. В наш лексикон должно войти слово «покаяние». Эта идея очень мне близка. И хотел бы возразить, но чувствую, что надо включить эти слова в свое сознание.

Полагаю, что покаяние Довлатова носило более личный и, главное, превентивный характер. В итоге он сорвался. По свидетельству Рейна, Бродский нашел Довлатова в таком нетипичном для гостей португальской столицы месте, как в лиссабонском вытрезвителе. Из письма Израилю Меттеру от 2 декабря 1989 года:

Когда мне, извините, случилось запить в Лиссабоне, то меня купали в душе и контрабандой сажали в самолет два нобелевских лауреата – Чеслав Милош и Бродский. При этом Милош повторял: «Я сам люблю выпить, но тебе уже хватит».

Две конференции, в Лос-Анджелесе и Лиссабоне, два разных Довлатова. В 1981 году все проходило скромнее – без двух нобелевских лауреатов. Но там Довлатову было интересно. Он верил в свое писательское будущее, люди не вызывали отторжения. Он заранее готовился к выступлениям, вспомним его трюк с текстом, филигранно подогнанными цитатами из «Колонок…». Отсюда и эссе «Литература продолжается», и сохранившиеся впечатления, позже отраженные в «Филиале». В Португалии – помпезное мероприятие, с невнятной программой и чужими людьми. Контакты с советскими изданиями, возможность печататься на страницах журналов рождали не надежды, а сомнение. Довлатов полагал, что после открытия цензурных шлюзов в хлынувшем потоке эмигрантских авторов его книги рискуют потеряться, раствориться. Объективно они лишены двух составляющих успеха в глазах позднесоветского читателя – политической актуальности и смелой эротики.

В чем-то скепсис писателя был оправдан. Прижизненные публикации на родине не принесли ему большой известности. Имена Солженицына, Зиновьева, Аксёнова, Максимова звучали весомо, вызывая уважение и даже благоговение. Тогда возник новый жанр в публицистике. Эмигрантский автор давал интервью или писал статью, в которых высказывал глубокие суждения об экономике, о межнациональных отношениях, образовании, религии и сексуальном просвещении. Довлатов никого учить не хотел. Несмотря на все неудачи, реальные и мнимые, он чувствовал себя русским писателем и считал, что интересен исключительно в этом качестве. Из письма Арьеву от 6 сентября 1989 года по поводу возможного приезда на родину:

Я хотел бы приехать не просто в качестве еврея из Нью-Йорка, а в качестве писателя, я к этому статусу привык, и не хотелось бы от него отказываться даже на время.

К этому времени надежда на признание у «коренного» американского читателя окончательно растаяла. Вышедшие после многолетних мытарств «Наши» встретили достаточно прохладный прием у критиков. Вот показательный финал из отзыва Грегори Фили в Washington Post от 2 июля 1989 года:

Такая приверженность автобиографическому материалу может вскоре истощить творческий потенциал Довлатова, а ограниченность приемов устанавливает верхнюю планку его художественных достижений. Тем не менее в своей узкой нише автор он очень талантливый, и его новая книга доставит читателю настоящее удовольствие. Довлатов – лучший советский сатирик, опубликованный на английском после Владимира Войновича.

Слова об «очень талантливом» теряются на фоне «ограниченных приемов» и «узкой ниши». Да и лестное сравнение с Войновичем с присуждением почетного второго места не особо вдохновляло. Но желание вернуться на родину в качестве писателя исполнилось полностью. Как бы напыщенно это ни звучало, но Довлатов на родину вернулся только книгами. Зато навсегда…

Несколько слов о дальнейших судьбах некоторых из героев книги. Самая трагическая и писательская из них у Григория Рыскина. Еще при жизни Довлатова в 1986 году бывший его коллега по «Новому американцу» выпустил сборник повестей «Осень на Виндзорской дороге» в небезызвестном нам издательстве «Эрмитаж». Посмертная слава Довлатова заставила многих пробовать себя в «довлатовском жанре». Попытался это сделать и Рыскин. Он пишет «повесть с ключом» «Газетчик», которую я неоднократно цитировал. В 2010 году уже в Москве выходит его книга «Новый американец», также состоящая из повестей, включая ударного «Газетчика». Аннотация заманивает читателя:

Григорий Рыскин эмигрировал в Америку со свитой Довлатова. Сергей Довлатов, замаскированный под именем Амбарцумов, – один из главных героев его произведений. История довлатовской газеты «Новый американец», где было «не прибрано, как в хлеву, и весело, как в пивной», описана в хронике «Газетчик». Американская цензура, банкротство газеты, система предрассудков.

Слова о «свите Довлатова» не могут вызвать ничего, кроме недоумения, хотя где-то и