Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Многие испытывали подобные чувства. Когда Уэнделл Уилки, проводя неофициальный опрос во время визита в Англию, спросил рабочего, поддерживает ли он войну и хочет ли довести ее до конца, рабочий ответил: «Гитлер еще жив, не так ли?» – и вернулся к работе. Жители Халла с гордостью говорили о пережитых бомбардировках, и сообщили американскому журналисту, обозревателю The New Yorker, А.Дж. Либлингу, что их город пострадал намного сильнее, чем Ковентри. Халл, расположенный всего в 25 милях от Северного моря и являвшийся самым близким к Германии британским портом, регулярно подвергался бомбардировкам; он был единственным из крупных британских портов и городов, который принял на себя такие тяжелые удары. Во время блица ни один мэр ни одного британского города не просил у Уайтхолла ни особой защиты, ни помощи в ее организации. Лондонцы, конечно, не стеснялись говорить, что могут обратиться за помощью. Однако Черчилль несколько поторопился заявить, что «своей выдержкой и усердием мы сумели заслужить доверие народа Соединенных Штатов. Никогда за всю историю наши заокеанские друзья не относились к нам с таким восхищением и уважением», поскольку явное большинство избирателей до сих пор не ответили на вопрос о вступлении в войну за Великобританию. И лучи славы не озаряли Европейский континент. Однако слова Черчилля не слишком обнадежили порабощенных европейцев, жизнь которых действительно была сопряжена с опасностью. Тем не менее поляки и голландцы, французы и норвежцы, чехи, бельгийцы, словаки, хорваты, сербы, а теперь и греки – все понимали, что Черчилль единственный из европейских лидеров будет продолжать бороться с Гитлером. Но также хорошо они понимала, что он не может бороться в одиночку слишком долго[856].

Черчилль вышел в эфир не только для того, чтобы поблагодарить британцев, но и чтобы объяснить неудачи на Балканах. Понизив голос, он перешел к Греции и сказал британцам: «Балканы содрогнулись под мерной поступью сотен тысяч безжалостных гуннов. Югославия пала… Греция сокрушена. Ее победоносная албанская армия оказалась в окружении и сдалась». Далее он переключился на Африку, где события приняли столь же ужасный поворот: «Пока в Греции и вообще на Балканах происходили все эти печальные события, наши войска в Ливии потерпели досадное поражение и понесли серьезные потери. Немцы начали наступление раньше и большими силами, чем рассчитывали наши генералы». Строго говоря, так оно и было. Хотя Черчилль не ожидал, что Роммель так рано перейдет в наступление; в начале марта «Ультра» обнаружила, что Роммель будет готов на несколько недель раньше, чем предполагали британцы. Сомнения Уэйвелла были мало связаны со скоростью наступления и численностью немцев в Греции и Северной Африке. Он полагал, что на любом фронте они будут действовать со свойственной немцам быстротой и силой. Больше всего он был озабочен делением своих сил. Однако во время выступления Черчилль, не называя имен, упрекнул командующего в решении отправить танки в Каир, когда будущие события – во время принятия решения будущее было неопределенным – доказали, что их следовало оставить в Ливии. «Единственная британская бронетанковая бригада, которой надлежало удерживать линию фронта до середины мая, оказалась почти сразу разгромлена, а все входящие в ее состав боевые единицы были полностью уничтожены превосходившими силами немецких бронетанковых частей». Не останавливаясь на подробностях, Черчилль только сказал, что британцы потерпели очередное поражение[857].

Затем он предложил «на некоторое время свернуть с того тернистого пути, по которому мы с вами идем вслед за своей судьбой, чтобы немного повеселиться над одним забавным происшествием»: «Полагаю, вы читали в газетах о том, что итальянский диктатор в специальном воззвании поздравил итальянскую армию с той великой победой, которую она одержала в Албании над греками, увенчав себя лаврами бессмертной славы. По своей нелепости и глупости этот поступок, безусловно, бьет все рекорды. Подумать только, побитый шакал Муссолини, который ради спасения собственной никчемной головы сделал Италию вассалом гитлеровской империи, теперь, отчаянно виляя хвостом, трусит рядом с немецким тигром и визгливо тявкает не только от неуемной жадности – это еще можно понять, – но еще и, как выясняется, в знак ликования по поводу своего выдающегося военного триумфа»[858].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Затем он перешел к «бандиту». Что касается Гитлера, то Черчилль повторил то, что сказал в январе Исмею: «Гитлеру не спастись от карающей руки возмездия! Он не укроется от правосудия ни на Ближнем, ни на Дальнем Востоке. Для победы в этой войне ему придется либо покорить наш остров, завоевав его, либо навсегда перерезать ту спасительную нить, которая пролегла через Атлантику, крепко связав нас узами дружбы с Соединенными Штатами». Он предложил оценить силы, «которые на нынешнем этапе противостоят общему врагу», которые свидетельствуют о «неминуемом поражении Гитлера», и заявил: «Злобных гуннов не так уж много – менее 70 миллионов. Некоторые из них наверняка еще могут излечиться от нацистской заразы; остальные, к несчастью, обречены на гибель… Численность населения Британской империи и Соединенных Штатов составляет почти 200 миллионов человек (это если учитывать только жителей Британии, США и британских доминионов). Англоговорящие народы безраздельно властвуют на океанских просторах и в скором времени обязательно добьются преимущества в воздухе. Они очень богаты, у них огромный технический потенциал, они производят больше стали, чем весь остальной мир, вместе взятый»[859].

Черчилль ничего не сказал о третьем возможном пути к победе для Гитлера, помимо вторжения и блокады. Стратегия, которую в течение десяти месяцев отстаивали, хотя и робко, адмирал Редер и Франц Гальдер (начальник штаба Верховного командования сухопутных войск вермахта), учитывала намерение Гитлера обмануть Москву. Гальдер предложил до вступления американцев в войну разорвать на части Британскую империю, начав в Средиземноморье. Затем он советовал нанести удар по Ираку и Сирии, в то время как японцы нанесут удар по Гонконгу и Сингапуру. Цель: изгнать Великобританию из Азии. В этом случае Соединенные Штаты пересмотрят мнение относительно необходимости поставки вооружения в Великобританию для становившейся все более бесполезной борьбы. Англия, обнаружив, что отрезана от доминионов, от иракской и персидской нефти и не имея возможности использовать Суэцкий канал, будет готова к гибели. Именно этого больше всего боялся Черчилль[860].

Он предпочел оскорбление полной откровенности. Никто не возразил против того, что он назвал Муссолини шакалом, но его ссылка на злобных гуннов вызвала протест со стороны Кордера Кэчпула, человека, отказавшегося воевать в Первую мировую войну, пацифиста, который в открытом письме Черчиллю написал, что слова премьер-министра «не соответствуют истине и что они пропитаны языческим духом и противоречат тому, чему учил Иисус, – милосердному отношению к грешникам». Кэчпул предсказал, что «если будет преобладать этот дух» у британцев и их лидеров, то «нынешнее поколение исчезнет без малейшей надежды узнать новый, лучший мир, ради которого люди сейчас подвергаются страданиям», Черчилль не ответил Кэчпулу[861].

Черчилль закончил выступление строками из стихотворения Артура Хью Клафа «Не говори, что пользы нет в борьбе», которые, «как мне кажется, очень уместны в нынешней ситуации. Я уверен, что со мной согласятся всюду, где звучит английская речь и развевается знамя свободы:

Пока устало бьет волна О неприступность темных скал, Рождает моря глубина Огромный, самый страшный вал. Зарю дарует нам восток, И солнце прогоняет тень: Взгляни на запад – близок срок, Когда там воссияет день![862]