Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

30 апреля Макс Бивербрук ушел из министерства авиации. У него было больше врагов в Королевских ВВС, чем в люфтваффе. Теперь от него было больше вреда, чем пользы, поскольку он был готов и горел желанием противоречить Рузвельту, который мог навредить Черчиллю. Макс считал, что американцы хотят отнять все, что удастся, у Великобритании, включая оставшееся золото и, после победы в войне, ее внешние рынки – империю. Он предложил направить миссию в Соединенные Штаты, чтобы напрямую поговорить с народом об осторожности, которую проявляет Рузвельт, и нежелании американского правительства выполнять обещания, данные Великобритании, обещания, которые были напечатаны в газетах Макса. «Американское правительство… просит луну, – написал он Черчиллю, – и, похоже, не хочет платить шесть пенсов»[870].

Поездка Макса в Соединенные Штаты могла только причинить вред Черчиллю и всему делу. У Макса было достаточно врагов в Лондоне, и не хватало еще завести их в Америке. Черчилль, изыскивая способы оставить Макса в деле и в кабинете, 1 мая назначает его государственным министром. Эта должность, не определявшая конкретный круг обязанностей, создала проблему, поскольку Макс совал нос во все дела разных отделов и, естественно, приобрел врагов в лице начальников этих отделов. Однако отсутствие обязанностей освободило время для того, чтобы служить Черчиллю в качестве друга, партнера, подающего реплики, и инкубатора сомнительных идей. Британцы, не слишком понимая неустойчивость положения, встретили эту новость на ура, поскольку считали, что Бивербрук, учитывая его способности налаживать производство, будет контролировать производство военной продукции. Многие полагали, что британское военное производство – и черчиллевское управление им – оставляют желать лучшего. Военное производство выигрывает войны, а британские предприятия занимаются выпуском продукции, согласно Флит-стрит, находясь в состоянии дремоты. В пятницу руководители закрывают предприятия и проводят выходные за городом; только на нескольких заводах работают в три смены. Sunday Express: «Мы понимаем, что ведем борьбу за жизнь, находясь в тисках смерти?» Давать себе отдых, возмущалась газета, «возмутительно». Daily Mail: «Когда мы собирается начать работать на победу в войне? Когда запустим фабрики, заводы и верфи на полную мощность?» По мнению прессы, правительству требовалась встряска, радикальная встряска. Молли Пэнтер-Доунес написала, что новая должность даст возможность Бивербруку «нанести удар по неэффективности и ведомственным проволочкам, в тех местах, где это имеет место». Хотя британцы с подозрением относились к «канадскому акценту» Бивербрука, его «методам», его преданности тори, даже к его лицу «уличного мальчишки», они знали, что он именно тот человек, который приведет в чувство бюрократов, внесших путаницу в производство всего, от танков до консервов[871].

Май оказался весьма оживленным месяцем. Беда, пришедшая с воздуха, в Атлантике и в Восточном Средиземноморье. Ужасающие потери в кораблях в Атлантике; диаграмма, на которой отслеживались потери, выглядела как «температурная кривая при волнообразной лихорадке», написала Молли Пэнтер-Доунес. Блиц 1941 года вступил в третью, самую кошмарную фазу: Лондон подвергался ударам более жестоким, чем в 1940 году. Лондонцы жили в домах без крыш, в сырости и грязи. Часы при переходе на летнее время перевели вперед на час, и вечером у лондонцев появилась возможность дольше обозревать окружающие разрушения. Правительство могло предложить им незначительную помощь. Когда член парламента попросил Черчилля «не быть глухим» к проблеме, связанной с оказанием помощи гражданам, пострадавшим от бомбежек, Черчилль ответил, что прочистит уши. Но лондонцы не жаловались. Они скорее с удовольствием, написала Молли Пэнтер-Доунес, будут «снова и снова терять дома, только чтобы услышать, что берлинцы только что получили такую же большую посылку из ада» от Королевских ВВС, как они – от люфтваффе. За двенадцать месяцев количество погибших британцев приблизилось к 47 тысячам[872].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Гибралтар был последней точкой опоры Британии на континенте. Тобрук находился в осаде. Понятно, что следующей целью Гитлера был Крит. Правительство Виши не могло помешать прохождению немецких войск через Францию в Испанию, если это требовал Берлин. Оно не могло ничего сделать, если Берлин настаивал на переброске войск в Сирию перед наступлением в Ирак, где авангард немецких летчиков и войска готовились совместно с иракским премьер-министром захватить нефтяные месторождения Мосула. Франклин Рузвельт, как обычно, не реагировал на просьбы Черчилля относительно более агрессивной роли Соединенных Штатов. Май начался с обычного вопроса: «Где и когда Гитлер или один из его приспешников нанесет следующий удар?»[873]

Ответ был дан на восходе 1 мая. Иракцы нанесли удар накануне вечером. Алек Кадоган коротко написал в дневнике: «Грязные иракцы нанесли нам удар в Хаббании. Нам разрешено бомбить». Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел, в чьи функции входила формулировка юридических деталей и нюансов ведения войны, столкнулся при входе в парламент с Черчиллем. «Итак, сегодня вечером вы заполучили еще одну войну», – буркнул Черчилль, прежде чем исчезнуть в коридоре. Но Ирак имел второстепенное значение. Иракцев возглавлял Рашид Али аль-Гайлани, который после организации переворота в марте назначил себя премьер-министром и отправил в изгнание пробританского регента. Теперь Рашид, в нарушение долгосрочного договора 1930 года, который предоставлял Великобритании право беспрепятственного прохода по территории Ирака и позволял иметь авиабазы в Хаббании, нанес удар, и его войска окружили британские авиабазы. Иракский порт Басра был дверью в Персию. Из Басры в Великобританию поступала нефть. Черчилль не мог позволить Ираку вести себя столь дерзко, и не только из опасения потерять нефтяные месторождения Мосула, но и потому, что сам, будучи министром по делам колоний, двадцать лет назад, воскресным утром в Каире принимал участие в создании Ирака. Он с нежностью вспоминал этот день, проведенный в компании Т.Э. Лоуренса и принцев Хашимитского королевства, когда принял решение править новорожденными государствами, Трансиорданией и Ираком[874].

Однако, чтобы избавить Ирак от Рашида и немецкой угрозы, ему требовалось еще больше ослабить ближневосточные силы Уэйвелла. Уэйвелл, справедливо опасаясь дальнейшего сокращения своих войск, предложил договориться с Рашидом, надеясь, что удастся решить вопрос мирным путем. Черчилль и военный кабинет не приняли во внимание мнение генерала. Битва началась с нанесения ударов Королевскими ВВС с осажденной базы Хаббания, затем перекинулась в Фаллуджу, к западу от Багдада. Далее 10-я индийская дивизия начала наступление из Фаллуджи на Багдад, обратив в бегство Рашида. Командовал 10-й дивизией генерал-майор Уильям Билли Слим, о котором Черчилль как-то в шутку сказал: «Не могу поверить, что от человека с такой фамилией может быть много пользы». Слим был не просто полезен; он умел перебрасывать войска быстро и на большие расстояния – талант, который пригодится ему, когда он будет срочно направлен в Бирму. Берлин направил группу офицеров для оказания помощи Рашиду. Иракские пулеметчики, не разобравшись, расстреляли самолет немецкого командующего при подлете к Багдадскому аэропорту. Несколько немецких эскадрилий, которые Гитлер направил в Ирак, вернулись домой, чтобы больше не возвращаться. Британцам потребовался всего один месяц, чтобы вернуть Багдад, и еще три дня, чтобы сформировать новое иракское правительство[875].

В своих воспоминаниях Черчилль коротко остановился на Иракской кампании, назвав ее «быстрым и полным успехом». Однако он отметил, что Гитлер упустил огромную возможность. «В распоряжении немцев были воздушно-десантные силы, которые бы обеспечили им… Сирию, Ирак и Персию с их нефтяными месторождениями». Из Персии, а персидский шах был высокого мнения о фюрере, Гитлер мог направиться в Индию. Но его взгляд был прикован к России. Даже перспектива получения иракской и персидской нефти, даже перспектива поднять флаг со свастикой над Суэцким каналом не могли заставить его принять другое решение[876].