Горы дышат огнем - Веселин Андреев

гляди, замерзнем. Стефчо отдает приказ, и люди, только что неподвижно лежавшие на снегу, выстраиваются в колонну.

Ветер уже не так страшен, но ноги заплетаются, кто-то падает, некоторые пытаются укрыться в кустарнике. Колонна распадается, мы ждем отставших, нервы не выдерживают.

Хуже всего обстоит дело с Колкой, у него большой размер обуви. Мы проводили специальные операции, выбирали полицейских покрупнее — ни у кого не оказывалось обуви подходящего для Колки размера. Он ходит в цырвулях, целых только сверху, в подъеме, где остался кусок кожи. Колка все время поскальзывается, протянешь ему винтовку, а он тянет за собой и тебя, распластавшись во весь свой большой рост. Ноги его сбиты в кровь. Орлин отдает ему целые носки, но Колка не хочет задерживать движение колонны и каждый раз с горечью повторяет:

— Идите, идите, я вас догоню. Оставьте меня!

Подходит Стефчо и, услыхав слова Колки, взрывается:

— Ты пойдешь вместе со всеми! Пойдешь, или я тебя пристрелю! Из-за тебя могут погибнуть все!

Колка не сердится на него. Ну разве Стефчо пристрелит? Скорее, он потащит его на собственной спине. Но теперь во имя спасения Стефчо должен подбадривать, а если нужно, то и угрожать. А когда мы придем в надежное место, он сядет рядом с Колкой, положит ему на плечо руку и скажет:

— Это тебя я хотел пристрелить, а? Фашистов, что ли, мало? Давай-ка, братец, «Сулико»!..

Бывают строгие, политически устойчивые, хорошо подготовленные командиры, но не всегда они оказываются самыми лучшими. Хорошо, когда партизанский командир владеет военным искусством, но не менее важно для него нечто более простое: способность понимать людей, любить их и быть любимым ими. Совсем недавно каждый сражался с сознанием того, что дерется он за великое дело и за что-то свое, каждый был сам себе командир. Но я видел, как люди шли за Стефчо в атаку — не за каждым бы они так пошли. Это было единственное, что командир мог дать таким бойцам. Большего и не нужно было.

Всегда улыбающемуся, отпускающему шутки Стефчо, может, и следовало бы быть более строгим, некоторых его доброта распускала, но большинство все же добросовестно выполняли все, что он требовал. Он любит простые слова, о врагах говорит со спокойным пренебрежением, но в его словах ни тени легкомысленности. Его внутренняя уверенность исключает и намек на высокомерие, а какое воздействие она оказывает!..

Уже в полной темноте подходим мы к будке путевого сторожа, расположенной там, где дорога Этрополь — Златица переваливает через горный хребет. Велко и Караджа провели разведку — все спокойно. Ого, есть и сухие дрова!

Мы все устали и окоченели, но первая забота — о винтовке. Пальцы не гнутся, металл обжигает, затворы замерзли.

Наверное, странно мы выглядим со стороны: одни часто-часто подпрыгивают, другие трут уши — кусочки льда, третьи обнимают печку, да так, что не оторвать. И по мере того как кровь постепенно начинает циркулировать в ногах и руках, люди оживляются. Стоящий на посту стучит, чтобы мы не кричали. Караджа успокаивает его:

— Э, братец, да кто еще придет в такую ночь, кроме лесовиков?

Во время боя ты видишь врага перед собой и некоторых товарищей рядом. Ты не можешь взглядом охватить всю картину боя, понять весь его смысл. Тебя ведет одно чувство, одно стремление: выстоять. Только в спокойные часы ты думаешь о значении выигранного боя, о великой борьбе, в которой этот бой — всего лишь эпизод. Все это будет потом. А сейчас как мало нам нужно для счастья: раскалившаяся докрасна печка, кусок хлеба, очень небольшой, потому что не известно, когда мы достанем хлеба еще.

— Андро! — обращается ко мне Брайко. — Давай закурим!

Ну да, мы же не курили с обеда! Как по команде, курильщики лезут в карманы, выворачивают их... и замолкают, смущенные: нет даже окурков! Как так? И мы обращаем свои взгляды к бай Горану, чьи карманы бездонны. Но тот только улыбается. Красный свет, падающий из дверцы печки, придает ему насмешливый вид.

— Нет и у меня.

Это не похоже на решительный отказ, он хочет нас помучить. Но прежде чем мы начинаем его просить, он сражает нас:

— Тоже мне курильщики! Ни один не подумает о табачке!

Мы умолкаем. В спешке мы забыли табак в землянке. А когда его нет, курить хочется нестерпимо.

Но у бай Горана золотое сердце:

— Вот вам связка, нарежьте себе! Или вам еще и нарезать, дармоеды?

Вот радость... Когда полицейские стали обстреливать нас со всех сторон, бай Горан бросился в землянку. Сейчас, как бы опасаясь, что ему влетит от Велко, ярого врага курильщиков, за то, что рисковал жизнью из-за ерунды, он подводит политическую базу:

— А как же, не оставлять же столько табака мерзким гадам.

— Сколько труда понапрасну... — начинает Гошо, вспомнив, как мы строили землянку, но Алексий вспыхивает:

— Да ладно тебе! Мне вот продуктов жалко, целый склад!

— А жизни тебе не жалко? — спрашиваю я. — Очень уж быстро ты забыл...

— Да разве этим простофилям меня...

— Не кипятись! — вступает в разговор Стефчо. — Ко всему мы должны привыкнуть. Подумаешь, важность, еда! Еду мы раздобудем. Маневренность — вот в чем залог нашего успеха!

Мне показалось, что он имел в виду не только маневренность в буквальном смысле слова, но и гибкость ума и чувств.

Мокрую майку я надел поверх рубашки — пусть сохнет, а когда намокнет рубашка, я их поменяю. Чудесный метод сушки.

Руководство удалилось, чтобы решить, куда двигаться дальше. Мы, в сущности, возобновили спор, который начали сразу после боя. Стефчо выдвинул смелое соблазнительное предложение: спуститься к Лопяну. Полицейские могут возвращаться только одним путем — по узкому, глубокому ущелью, мы им устроим такую засаду, что всех или перебьем, или переловим по одному. Хорошо, может быть, нам это и удастся, но успеем ли мы вовремя отступить? Не пройдет и суток, как там окажутся несметные полчища! Мы не имеем права обрекать чету на гибель! Комиссар Велко, пловдивчанин, обещал нам помощь революционного «Кючюк Парижа»[104], если мы переберемся в Родопы. Хорошо, а как мы доберемся до Пловдива? Следы на снегу нас выдадут, войска преградят нам путь, да и местность незнакомая... Принят был самый разумный вариант: спуститься в район Пирдопа и через Коце связаться с отрядом имени Георгия Бенковского.

Позже мы досадовали, что не послушались Стефчо: полицейские и в самом деле спускались к Лопяну совсем