Я тебя придумала - Анна Шнайдер

лишившийся своего демиурга, Игорь, потерявший жену. И Ленни… Думаешь, она сможет нормально жить после того, как ты пожертвуешь всем ради неё?

Я подняла руку и вытерла мокрые щёки.

— Просто отпусти её, Линн. Она сама выбрала этот путь.

Вздохнув, я кивнула, и только тогда Дарида, улыбнувшись, отпустила моё плечо.

— Ты не обидишься, если я помолюсь здесь… не тебе?

Богиня рассмеялась.

— Конечно же, я не обижусь.

Я слабо улыбнулась ей и, отвернувшись, секунду поколебалась прежде, чем опуститься на колени. Сложила пальцы в замок и прижала их к губам.

Я уже упоминала, что никогда не была истово верующей. Но сейчас я хотела обратиться именно к Нему — к тому, кто видит абсолютно всё… и кого мне никогда не постигнуть. Не увидеть и не понять.

Самое забавное, что Ему это и не нужно. И теперь я точно знала — Он слышит.

— Пожалуйста, дай мне мужества, — шептала я в свои сложенные руки, наклонив голову. — Дай мне мужества, чтобы принять решение, и силы, чтобы смочь осуществить всё. А больше ничего не попрошу у Тебя за себя. Пожалуйста, не оставляй в трудные минуты брата моего младшего, когда ему будет так же плохо, как мне, мужа моего, пусть он так и не узнает меня, и Вейна… Дай ему прощение. И верни сестру. Пожалуйста…

Я вытерла набежавшие на глаза слёзы и продолжила:

— Я знаю, что это невозможно, но всё же — подари Ленни жизнь. Больше ничего не нужно, остальное она найдёт сама. Только жизнь ей подари. Ты же знаешь, она её заслуживает.

Моя первая молитва оказалась странной. Я не помнила слов канонических молитв, поэтому говорила то, что было у меня на сердце.

И когда подняла глаза, то увидела, что огонёк свечи в руке статуи-Дариды стоит ровно, как солдат на параде, словно слушает мои слова.

— Прости меня, — прошептала я, глядя на это маленькое пламя, — прости за то, что переносила реальную жизнь в свои фантазии, за злые слова и отчаяние, за уныние, за ненависть к самой себе. Теперь я понимаю — всё имеет значение. Всё… даже то, что ты сочиняешь, даже то, что не выпускаешь из глубин души. Всё может воплотиться. Теперь я понимаю — ты никогда не отнимал у меня брата. Ты только подарил мне его. Его и силу Творца — не знаю, за какие заслуги, и наверное, не узнаю никогда. Прости меня. И знай, что сегодня и я себя простила.

Когда я замолчала, гром не грянул и мир не содрогнулся. Только огонёк свечи, на которую я смотрела, чуть шелохнулся, словно кто-то невидимый пощекотал его ласковым дыханием.

Я не знала, будет ли мне когда-нибудь даровано прощение, но я постараюсь его заслужить.

А ещё я верила — Ему важно, чтобы я простила саму себя. И сегодня я наконец смогла это сделать. После десяти лет нескончаемой ненависти.

Конечно, у меня не было и нет оправдания. Кроме одного — все люди совершают ошибки.

Но это, на самом деле, не имеет никакого отношения к прощению.

.

Когда я вышла из храма Дариды и поднялась по лестнице, раздумывая о том, где мне теперь искать Рыма и остальных, то неожиданно столкнулась с императором.

Я смотрела под ноги, боясь оступиться — утром я надела платье с непривычно длинным подолом, купленное накануне специально для визита во дворец — и не видела совершенно ничего, кроме узора на дорогом шерстяном ковре, пока, наконец, не уткнулась макушкой в чью-то грудь.

Я едва не умерла от ужаса и смущения, когда подняла глаза — прямо передо мной стоял Эдигор, рассматривающий меня с откровенным любопытством.

Так, что там полагается делать по этикету…

— Ваше величество, — пролепетала я и попыталась сотворить элегантный, глубокий поклон, но покачнулась и начала заваливаться набок. И непременно бы свалилась под ноги императору, если бы он не подхватил меня под локоть, отчего я смутилась ещё больше.

Подняв голову, я увидела, что Эдигор ласково и понимающе улыбается.

— Кажется, почтительные поклоны — ваше слабое место, леди, — сказал он, и от его мягкой, чарующей, но при этом такой величественной улыбки мне стало жарко. А ещё захотелось бежать как можно быстрее. Потому что, с одной стороны, император безумно напоминал мне Игоря, а с другой — отличался от него так же разительно, как небо отличается от земли. — Поэтому я освобождаю вас от любых поклонов по отношению ко мне. Если хотите, можете просто кивать головой, леди.

Он замолчал, видимо, ожидая моей реакции, но у меня словно язык к нёбу прилип.

Чёрт побери, как полагается разговаривать с императорами?!

— Спасибо, — наконец, пискнула я, дёрнув рукой, чтобы высвободить локоть из железной хватки Эдигора, но он, кажется, этой попытки даже не заметил.

Ещё бы, слоны тоже не замечают комариных укусов.

— Как ваше имя, леди? — спросил император, улыбаясь по-прежнему понимающе-ласково, но при этом ни капли не снисходительно.

— Линн.

Несколько секунд Эдигор просто смотрел на меня, а потом повторил:

— Линн… Вы позволите называть вас просто по имени, леди?

И тут меня прорвало:

— Какая же я леди, ваше величество! Даже если взять мою причёску… Разве у настоящих леди бывают такие волосы? Называйте меня просто по имени, конечно.

Император негромко рассмеялся, и я вздрогнула.

Он смеялся почти как Игорь. У моего мужа тоже был такой смех — тихий, деликатный, даже робкий. Правда, сейчас этот смех произвёл на меня совершенно иное впечатление. Робости в нём точно не имелось, зато имелось такое внутреннее достоинство, что я немедленно поняла…

Господи… Даже если император вспомнит свою любовь, то бишь, меня, неужели он вновь меня полюбит? Ведь Эдигор — совершенно другой человек, это уже не мой простой, добрый, но такой незатейливый муж. И рядом с императором я смотрелась, как… ну, как взъерошенный воробей рядом с павлином.